Карен Харпер - Королева

— Ну, раз так, то я произнесу только одно слово — «да»! — ответила я и крепко поцеловала его, а потом мы поплыли на волнах любовных ласк.

На следующее утро, когда мы попросили Елизавету выслушать нас и когда она поняла, в чем суть нашего дела, ее лицо расцвело улыбкой. Она захлопала в ладоши, порывисто вскочила на ноги, крепко обняла нас обоих и закричала:

— Мне так хочется побывать еще на одной свадьбе! Мы устроим замечательный пир здесь, в большом зале, — конечно, если сумеем получить разрешение короля. Во всяком случае, его величество больше не гневается ни на меня, ни на тебя, Кэт, а та вышивка, которую мы послали ему и королеве, очень понравилась им обоим. И еще они очень хвалили меня за перевод «Зерцала грешной души» [54] Поэма Маргариты Валуа (1492–1549), королевы Наваррской, сестры французского короля Франциска I. .

Елизавета принялась расхаживать по комнате, как делала всегда, если что-нибудь обдумывала.

— Мы очень благодарны вам, ваше высочество, — сказал ей Джон.

— Ладно, — сказала Елизавета, вздохнув и закатив глаза. — Я не раз видела, как вы целуетесь в саду при лунном свете. Похоже, это по-настоящему приятно, но только при условии, что ты целуешься с тем, кто действительно тебе по душе. Если меня, как я слышала, обручат с каким-нибудь иноземным государем, мне, честное слово, вовсе не понравится, если он окажется старым, злым или со временем вздумает заменить меня другой. Так вот, значит. — Она так резко остановилась, что юбки взлетели колоколом. — Давайте напишем письмо. Я не сомневаюсь, мастер Джон, что удастся отыскать кого-то из конюхов, чтобы доставить письмо в Лондон. Нельзя ждать до той поры, когда в следующем месяце мы все отправимся ко двору. Единственное условие: если у тебя, Кэт, будет ребенок, ты все равно меня не бросишь. — Принцесса остановилась у письменного стола, уперев руки в бока и нахмурившись.

— Ни за что, милая моя Елизавета, — успокоила я ее. Я отошла от Джона, державшего меня под руку, приблизилась к девочке и взяла ее за руку. — По своей воле я никогда не оставлю вас, что бы ни случилось.

— Я тоже, — пообещал Джон.

— Тогда давайте напишем королю, чтобы можно было готовиться к свадьбе. Я не сомневаюсь, что отцу понравится, если при мне будет супружеская чета — так надежнее, тем более что он хорошо знает вас обоих. А я обожаю свадьбы, хотя сама ни за что не выйду замуж!

Она жестом подозвала Джона, взяла наши руки и соединила их.

— Вы, — объявила сияющая девочка, — станете моей семьей здесь, пусть я и обязана почитать как родителей короля и королеву.

И она обняла меня крепко-крепко, как, бывало, обнимала ее я. Стояло лето 1545 года, и я никогда еще не была так счастлива и не чувствовала себя так уверенно. Вам может показаться, что я извлекла уроки из судьбы, постигшей Анну, а затем и Кромвеля, — увы, я не оказалась хоть на капельку умнее их.

Свадьба, которую мы отпраздновали две недели спустя, была веселой, ничем не омраченной. Местный священник провел обряд в Хэтфилдской церкви, стоящей к западу от дворца, а после венчания мы устроили чудесный брачный пир в зале, с танцами под аккомпанемент двух лютней и барабана. Должна сознаться, что я впервые узнала, как танцует мой супруг (как непривычно звучало это слово!). Он танцевал со мной, затем с нашей двенадцатилетней благодетельницей, которая сама всем руководила на свадьбе, получая от этого несказанное удовольствие.

Камеристки приготовили меня к брачному ложу. Елизавета настояла на том, чтобы мы заняли комнату побольше — она находилась немного дальше по коридору, чем моя прежняя спальня. Вошел полуодетый Джон; его подбадривали и подначивали несколько слуг и наш управитель. Впрочем, они позволяли себе меньше фривольных шуток, чем обычно бывает в таких случаях, потому что Елизавета с широко открытыми глазами все еще стояла в коридоре. Дружки толкнули нас на брачное ложе и возвратились к шумевшему внизу пиршеству.

В ту ночь я впервые в жизни подчинилась воле другого человека без тревог и сомнений. Я так долго старалась быть сильной, но сейчас рядом со мной был мужчина, которому можно было довериться, которого можно было любить. Он заботился обо мне, как и я о нем. Ах, он знал, как доставить женщине удовольствие, любимый мой Джон, но и я всегда на лету схватывала новые знания. Он пробудил во мне страсть, о глубине которой я дотоле и не подозревала, легкомысленно полагая, что смогу ею управлять.

— Вот уж, право, уроки верховой езды, — прошептала я, когда мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, обнаженные, запутавшиеся в простынях и моих длинных волосах.

— Одного урока никогда не бывает достаточно, — пробормотал Джон, глядя на меня сонными глазами, устало улыбаясь и поигрывая моей грудью, что меня, бывало, так сильно смущало.

С Джоном все шло как по маслу. У меня не болели ни голова, ни сердце, ни тело, как тогда, когда мной насильно овладел этот негодяй Сеймур. Была жаркая страсть, все было чудесно, и мне хотелось, чтобы мой супруг любил еще и еще. Я боялась, что Джон спросит, почему я не девственница, однако он, вероятно, так увлекся, что просто не обратил на это внимания.

— Раз так, — сказала я, поднимая прижатую к его телу ногу, чтобы почесать колено о его бедро, — как мне следует просить о следующем уроке? И во что он мне обойдется?

Он потянулся ко мне… Короткая летняя ночь промелькнула как один миг. Мы и не заметили, как рассвело.

Следующие два года мы постоянно ездили ко двору, возвращались к себе и снова отправлялись в дорогу, вплоть до января 1547 года, когда король серьезно заболел. Елизавета весьма продвинулась в обучении, после того как ей разрешили время от времени посещать вместе с принцем и несколькими отпрысками знатнейших фамилий занятия у наставников Эдуарда. Особенно она подружилась с Робертом Дадли, одним из приятелей Эдуарда. Елизавета и Дадли настолько сблизились, что запросто называли друг друга Робин и Бесс. Но в том году на Святки королю стало значительно хуже, и все трое его детей были отправлены каждый в свою загородную резиденцию.

— Королева своими заботами опять поставит его на ноги, — настойчиво уверяла нас Елизавета. — Я так рада, что они снова живут в мире и согласии. И как только кто-то осмеливается уверять короля, будто королева хранит у себя еретические книги, а потому представляет угрозу для него!

Я кивнула и посмотрела на Джона — мы втроем возвращались в Хэтфилд-хаус после ежедневной прогулки верхом. У нас с ним тоже были книги такого рода, но вряд ли их можно было считать еретическими — то были книги о новой вере, протестантизме, называемом так потому, что его приверженцы протестовали против устаревших догм и обрядов папской Церкви.