Карен Харпер - Королева

— На Большой Южный тракт!

— Я молюсь о том, чтобы вы не отправили нас в ссылку по приказу свыше, — сказала я, когда карета покатила по мостовой.

У меня не было сил и дальше выносить мучительную неизвестность.

— Клянусь вам обоим всеми святыми, вы находитесь в добрых руках. Не только в руках моего господина лорд-протектора, но и в моих, а меня вы можете смело считать будущим опекуном и защитником женщины, которой служите сами. — Вот, — он порылся в кожаном кошеле, — мои рекомендации. Я только что назначен управляющим земельными владениями принцессы Елизаветы. Речь идет о поместьях, унаследованных ею от отца, включая Хэтфилд, Вудсток и Энфилд-чейз. Уж поверьте, не так легко было добиться этого от лорд-протектора. У меня есть с собой письмо принцессы — к сожалению, адресованное не вам лично (она не стала рисковать). Зато в этом письме ее высочество просит сделать все от меня зависящее, чтобы добиться вашего освобождения и позаботиться о вас. Вот мы и направляемся в Уимблдон, в мой загородный дом, а там моя жена уже приготовила для вас комнату и горячий обед.

Руки у меня затряслись подобно тому, как карета тряслась на булыжной мостовой. Я развернула первое из двух писем и узнала почерк Елизаветы. Она просила «управляющего поместьями, достойного всяческого доверия Уильяма Сесила» позаботиться о том, чтобы двум узникам (не названным по имени) был обеспечен надлежащий уход. Со вздохом я откинулась на спинку обитого кожей сиденья. Джон обнял меня.

— Спасибо вам, мастер Сесил! Спасибо за то, что я теперь спокойна за нее! — воскликнула я со слезами и прижала к груди письмо с такой знакомой мне подписью: ведь это я учила Елизавету ее выводить.

Вот так я познакомилась с человеком, который стал для моей принцессы, а затем и королевы главным и самым преданным советником, хотя в те дни я этого знать, разумеется, не могла. Однако впоследствии очень много говорили о том, как беззаветно служил Уильям Сесил своим интересам, своему честолюбию — но ведь и Англии, и Елизавете, — и я решила, что он сильно отличается от Томаса Кромвеля.

В тот вечер, после того как мы вымылись, Сесил и его жена Милдред разделили с нами обед и поведали все, что было им известно о суде над Томом. Он до конца держался упорно и все время оскорблял своих судей [62] Томас Сеймур (как до него Томас Кромвель) был казнен без суда, лишь по решению парламента. . Елизавета же находилась пока по-прежнему под домашним арестом, однако она, по словам Сесила, не созналась ни в каких неподобающих поступках и тем спасла всех нас.

— Елизавета Английская, — сказал он, — еще, может быть, слишком юна и неопытна, однако характер у нее отцовский, а принципы такие (я надеюсь), какие и должны быть у доброй христианки. Как раз их не хватало его величеству — и тем сильнее не хватало, чем больше власти он сосредоточивал в своих руках. Несчастный принц Эдуард полностью находится под влиянием лорд-протектора, он вряд ли сможет проявить себя. А что касается принцессы Марии… если она взойдет когда-нибудь на трон, боюсь, она снова перевернет всю Англию с ног на голову, стремясь восстановить прежнюю Церковь.

Мы с Джоном проспали всю ночь и почти весь день. Разбудил нас голос семилетнего сына Сесила (от первого брака) — он громко звал своих собак из сада, раскинувшегося за домом. Мы удостоверились, что все в порядке и тревожиться не о чем, снова забрались в постель и крепко обнялись. Я прижималась спиной к груди Джона, будто сидела у него на коленях, и мы оба все никак не могли поверить, что снова свободны и снова вместе. Мне казалось, что минувшей ночью мы выговорились до полного изнеможения, делясь друг с другом событиями, происшедшими с нами в Тауэре, но теперь Джон сказал:

— Сегодня он умрет — и будет третьим человеком, казненным за измену, из тех, кого ты близко знала.

— Тут большая разница: королева Анна не была виновна, обвинения против нее, как и против этого дьявола Кромвеля, были сфабрикованы. Том же сам выкопал себе яму, но… я ему такого конца не желала.

— К чертям проклятое прошлое! Мы с тобой, любовь моя, сами выбрали свой путь и пойдем по нему вместе.

Джон повернул меня к себе лицом, и мы снова слились в одно целое.

Многим стало известно, что на эшафоте Томас Сеймур затеял драку со стражниками, и тем пришлось просто зарубить его. Как рассказывал Сесил, перед этой ужасной сценой негодяй имел неосторожность сказать одному из своих слуг: «Не забудь о поручении, которое я тебе дал!»

Слугу допросили, обыскали, в подметке обнаружили два нацарапанных наспех зашифрованных письма. Они были адресованы сестрам короля и призывали их противиться лорд-протектору, ненавистному брату Тома.

От рассказов обо всех этих событиях мне становилось дурно. Я с ужасом представляла себе сцену гибели Тома: как бы сильно она ни отличалась от казни Анны Болейн, покойная королева снова и снова вставала у меня перед глазами. Как бы мне хотелось простить Тому его подлое отношение ко мне и к Елизавете — я даже молилась об этом, — но простить его я так и не смогла, пусть он и заплатил за все с лихвой.

Несколько дней я не вставала с постели. Джон ухаживал за лошадьми Сесила, а мне хотелось ухаживать за Елизаветой. Я сразу и обрадовалась, и огорчилась, когда Джон и Сесил сообщили мне: узнав о смерти Сеймура, Елизавета не выразила ни малейших чувств в присутствии тех, кто пристально следил за ней, и лишь сказала: «Сегодня умер человек большого ума, не умевший им пользоваться».

Это доказывало ее собственный ум и силу духа, но я знала, что она сильно переживает — не столько из-за смерти Тома Сеймура, сколько из-за своей испорченной репутации и из-за того, что утратила те крохи безопасности и свободы, которыми некогда обладала. А когда я узнала, что леди Тирвитт, сменившая меня в должности воспитательницы, приходилась падчерицей Екатерине Парр, то поняла, как сильно должна страдать Елизавета от одиночества, вынужденного молчания, страха и осознания того, что надежды на блестящее будущее утрачены.

Нам с Джоном был крайне необходим какой-нибудь постоянный источник дохода, мне казалось неудобным и дальше пользоваться добротой Сесила. По нашей просьбе Сесил устроил Джона на работу в конюшнях лорд-протектора в лондонском Сомерсет-хаусе. И тогда же Милдред, видя мое отчаяние, придумала, как мне добиться позволения снова вернуться к принцессе.

Милдред стала моей близкой подругой и опорой, особенно когда Джон уехал в Лондон. У нас отыскались и общие знакомые — например, ее обучал в детстве Роджер Эшем, один из наставников Елизаветы. Милдред, как и я, весьма ценила образование, хотя ее детство и юность протекали в окружении, мало похожем на мое.