Нина Молева - Марина Юрьевна Мнишек, царица Всея Руси

— Конечно, нет. И все же… все же там я зачала моего ребенка. Как странно, можно не любить отца, даже ненавидеть его, но ребенок — это совсем другое.

— Не могу опомниться: вы будете матерью, дочь моя?

— Да, святой отец, и в самое неподходящее время.

— Какое счастье, что вам не повредила эта бесконечная езда верхом!

— Вы же сами учили меня, отец мой, что на все воля нашего Господа. Если моему ребенку судьба явиться на свет, он появится, что бы с его матерью ни происходило.

— И все же вам следует беречь себя. Теперь это ваш долг.

— Пожалуй, иначе — это залог моего будущего и будущего всего государства. Я уверена, что это будет сын — Иван Дмитриевич, и ради его вступления на престол московский я готова на любые испытания.

— Ваш супруг знает о вашей радости? Хотя что я говорю! Если бы знал, он не оставил бы вас в Тушине, одну, на милость гетмана Ружинского и бояр.

— Не думаю, чтобы это изменило его решение. Государь не создан для семейных радостей. И если его что-то привлекает, то только власть и богатства, на пути к которым ребенок может стать настоящей помехой.

— Или настоящим спасением, дочь моя. Именно наследник способен примирить все страсти. К тому же, мне кажется, вы не совсем справедливы по отношению к вашему супругу. Вы же знаете, как только московская армия была разбита под Можайском гетманом Жолкевским, ваш супруг стремительным броском вышел к Москве, занял Николо-Угрешский монастырь и подошел к Коломенскому. В военных талантах и способностях полководца вы не можете ему отказать.

— Поможет ли нам только его отвага, когда Польша стала воевать за королевича. Не слишком ли поздно, святой отец?

Даст-де король на царство сына своего Владислава, а о крещенье-де пошлете к королю послов челом бить.

Бояре назначили день и место для принесения присяги королевичу: на половине дороги от нашего лагеря к столице разбили шатры и там присягали с обеих сторон. В Москве же приводили к присяге бояр и народ русские сановники, избранные боярами, и жолнеры (солдаты), назначенные паном гетманом.

Это продолжалось целых семь недель ежедневно, кроме воскресенья и больших праздников; в иной день присягало по 8, 10 и 12 тысяч человек; в одной столице более 300 000 признали себя подданными королевича; и в города же и в области Русского государства разосланы были для того бояре.

— Сердечно рад, государыня, встрече с вами. Вы здоровы? Как прошла ваша поездка? Великий канцлер писал мне, что послал с вами для бережения большой конвой. Он пригодился вам?

— Моя поездка, государь? Скорее бегство. Впрочем, не совсем похожее на ваше. Вы скрылись, не предупредив свою супругу, тайно, переодетым в крестьянское платье. Я же ехала открыто, и сопровождали меня, кроме гетманского и канцлерского конвоя, сотни преданных лично мне казаков. Как бы иначе могла ездить царица?

— Понимаю, вы устали и раздражены. Как бы там ни было, теперь вы дома, окруженная своим войском и своим двором, разве это не великолепно? Калуга будет приветствовать вас как свою державную правительницу.

— И мать наследника престола.

— Мать наследника? Я не ослышался?

— Нет, не ослышались, государь. У вас будет наследник.

— Вы не могли мне сообщить более радостной вести! В глазах народа и войска это очень сильно укрепит наши позиции.

— Вы ничего не говорите о вашем дитяти.

— Вы хотите мне поставить в вину, что о державе я думаю в первую очередь? Но если бы я поступал не так, чему бы и что мог наследовать этот ребенок?

— Вы, как всегда, правы и, как всегда, бездушны. Впрочем, это и в самом деле уже не имеет значения. Вы приготовили для меня покои?

— В вашем распоряжении настоящий дворец, ваше величество. Скажите прислужникам — они найдут все необходимое у моего интенданта. Он знает, что каждое ваше распоряжение должно быть немедленно выполнено и самым наилучшим образом.

— Вы снова обрели уверенность в себе, государь. И надежду.

— Как могло быть иначе. Вам, вероятно, известно, с какими царскими почестями переодетого крестьянином царя своего приняла Калуга. Ваш приезд наполнит их сердца еще большей радостью.

— Рада слышать.

— Не слышать — вы все это увидите собственными глазами. Но у меня будет к вам просьба, ваше величество. Здесь нельзя пренебрегать православными обычаями. Сегодня суббота — вам следует быть на вечернем богослужении в соборе, при всем народе. И одеться для этого в русское платье.

— Сколько раз мне все это уже говорилось!

— Но вы всегда имели обыкновение пренебрегать добрыми советами. Хорошо проявлять гордость, когда обладаешь силой. Она у нас будет. И обещаю, в Кремле вы вольны будете поступать, как вам заблагорассудится. А точнее — как подскажет здравый смысл. Гордость и надменность всегда мешали вам его проявлять.

— Вы переходите к оскорблениям!

— Нисколько. Посоветуйтесь с вашим гишпанским чернецом. Уверен, он подтвердит мою правоту. И найдет способ снять с вас любой грех. Он очень ловок и почему-то не оставляет вас. Или имеет поручение следить за вами. У этих монахов никогда не узнаешь, какую цель они преследуют по поручению своего Ордена.

— Вы хотите поссорить меня со всеми моими приближенными? У вас это не вышло в Тушине. Почему же должно получиться в Калуге, особенно после того марша, который мы проделали вместе со святым отцом.

— Мне надоели эти бессмысленные препирательства, государыня. Они решительно ни к чему не ведут. Но крепко портят настроение. А, кстати, боярин Заруцкий. Входи, входи, ясновельможный пан, и давай я тебя представлю нашей государыне. Ты на редкость вовремя. А я должен отлучиться по делам. До свиданья, ваше величество, мы увидимся за торжественной трапезой.

— Счастлив вас видеть в добром здравии, ваше величество. Очень счастлив. Если бы я знал, что вы решитесь на этот опасный путь из Дмитрова сюда, я сам помчался бы за вами. Но, не знаю почему, государь до последнего счел нужным держать ваш приезд в тайне.

— Он не знал о нем, ясновельможный боярин.

— Боже, каким же опасностям вы себя подвергали! Это невероятно! И как мог великий канцлер вас отпустить, пусть даже и с большим конвоем.

— У него не было выхода, Заруцкий, — московиты заняли Дмитров.

— Плохая новость. Хотя… Вам известно, ваше величество, что государю снова присягнули Коломна и Кашира.

— Но почему-то вы вернулись из Коломенского и снова отдалились от Москвы. Мне неприятно об этом думать.

— Простой воинский расчет, государыня. В Коломенском слишком многие предавали и изменяли государю. Кругом кишели лазутчики московитов. Государь будет гораздо увереннее себя чувствовать на юго-востоке от Москвы, хотя ему преданы и многие северные земли. Главной силой государя остаются донские казаки.