Явдат Ильясов - Черная вдова, Ильясович

– Нет. Тебе легче. Погибнет дядя Джахур – останется дитя. А у меня? Окажусь я на свете одна с пустыми руками. – Голос Асаль звучал по-прежнему бесстрастно, словно она не о себе говорила – о чужой, незнакомой женщине толковала. – Знай, умрет Бахтиар – кончится Асаль.

– Но жила же ты раньше без Бахтиара? Песни пела, плясала. И умирать не собиралась.

– Жила, потому что ждала. Теперь, когда дождалась, без него не могу. Может, и я… хочу ребенка?

– Ах ты, любовь, лютая напасть! – горько вздохнула Мехри. – Ах ты, дурное сердце женское! И почему ты такое беспокойное?

…Бахтиар – с яростью:

– Волчье отродье! Натаскал их Чингиз. Ладно. Не доходит доброе слово – сталью вразумим. Как пригодился бы сейчас подземный ход. Неужели здесь нет какой-нибудь дыры, ведущей наружу? Должна быть. Не растяпы строили Айхан. Такую крепость – поискать, скала железная. Не могли они, те мастера, оставить ее без запасной лазейки. Должен быть подземным ход. И он есть, я это чувствую. Где-то тут, под нами. Но где именно? Может, старики помогут? Уважаемые, кто помнит, где находилось отверстие?

– Я помню! – откликнулся Три-Чудака.

– Ты? Опять ты? – Бахтиар рванулся с места, схватил дурачка за костлявую руку. – Ой, хитрый старик. Ой, бесподобный человек. Ой, чернокнижник всезнающий. Иди сюда, почтенный. Садись, досточтимый. Говори, высокомудрый.

– Мой родитель, мир его праху, рассказывал: при султане Атсызе, деде нынешнего хорезмшаха, когда шла война с каракитаями и степняки осадили Айхан, ему довелось пройти с отрядом под рвом и стеной, по узкой кирпичной трубе. Нужная вещь. Берегли, чинили. Но позже, во времена султана Текеша, перестали дорожить. Рубежи Хорезма отодвинулись далеко на север, юг, восток, и закат, надобность в лазейке миновала. О ней забыли, колодец входной завалили, кирпичной кладкой заделали. Айхан, видишь ты, стоит посреди государства, какой, мол, враг сюда доберется? А ведь давным-давно изречено было мудрыми: «Не плюй в колодец…» Так-то, дорогой. Источник всех бед на земле – самомнение. Запомни, не повредит.

– Хорошо, уважаемый. Учту. Спасибо за совет. Теперь скажи, откуда и куда вел подземный ход?

– Постой. Дай сообразить. Я, как ни как, человек скудоумный. Не вам, здоровым, чета. Должен я или нет хоть слегка пораскинуть остатками мозгов? Ага! Вспомнил. Из первой Средней башни северо-восточной стены прямо в старую мечеть предместья. Доволен?

– Что ты говоришь?! – завопил Бахтиар. – Прямо в старую мечеть? Ведь там – камнеметы… – Он заключил бродягу в объятья, нежно, по-сыновьи, поцеловал. – Ну други… Повезло, наконец-то, бедному Айхану. Баснословно повезло. То есть, почему баснословно? Кто сказал, что нам суждены одни тумаки да пинки? Должна хоть раз и мужичью несчастному улыбнуться красотка Удача? Не век Чормагуну с нею забавляться.

– Не очень-то радуйся, – осадил Бахтиара ядовитый старик. – Ишь, развеселился. Сперва найди эту нору, проверь. Может, давно обвалилась.

– Расчистим. Семь шкур спущу с плеч своих, передних зубов лишусь – но пробьюсь наружу. Я согласен трижды околеть, лишь бы татар одолеть. Не сожжем камнеметы сегодня ночью – утром татары нас сожгут.

Черный колодец проглотил пятерых.

Запомните их имена.

Бахтиар.

Сабур.

Олег.

Уразбай.

Ата-Мурад.

Они ушли час назад.

Быть может, они, точно кроты, еще копошились, там, внизу, глубоко под ногами осажденных, под угрюмой толщей земли, в затхлой воде, разгребая ладонями грязь, захлебываясь, скрипя зубами от страха и ярости.

Быть может, уже час назад, в начале пути, их настигла смерть.

Кто знает? Айхан ждал.

Ждал на Западной башне Аллаберген.

Ждал Джахур на юго-восточной стене.

И ждала, не веря в благополучный исход опасной затеи, у спуска в черный колодец безмолвная Асаль. Не верила. Не хотела верить. Заставляла себя не верить. Чтоб заранее свыкнуться с неизбежным, не терзаться после понапрасну. И все-таки ждала. Даже малая искра человеческой надежды горячей ледяной глыбы человеческого отчаяния.

Огонь!

Точно краткая вспышка острой боли в мозгу, мигнул за стеной багрово-черный силуэт двух круглых куполов, квадратного портала и тонких минаретов старой мечети. Мигнул, пропал, появился вновь. И на глазах у множества оцепеневших, измученных бессонницей людей святилище вдруг качнулось, медленно, будто всплывая, приподнялось, косо повисло над низкими крышами-предместья – и тут же с чудовищным грохотом распалось.

Дрогнули степы Айхана. С башен, отлетая плоскими кусками, посыпалась резная облицовка. В хижинах пошатнулись опорные столбы, выскочили из гнезд покрытые столетней копотью брусья потолков. Из ниш с треском вывалилась посуда. Перевернулись вместе с детьми скрипучие колыбели, скатились с постелей, не расплетаясь, супруги, лежавшие в обнимку.

Пожар. Гарь. Угар. Отрывистый говор.

Голосили айханцы. Голосили татары. Толпы осаждающих, самовольно оставив шатры, костры, посты, шесты со значками сотен, скот и обозы, с угрозой, с бешеным ревом ринулись к месту взрыва.

Но тут уже нечего было спасать. Все пропало. Все сгорело, рухнуло, сломалось. Все взлетело к небу – орудия, самострелы, сосуды с горючей смесью, начиненный порохом бамбук. Звери, изготовленные руками людей, по воле других людей испепелили сами себя заключенной в них мощью коварной, мгновенно воспламеняющейся пыли.

Татары скрутили одного из китайцев, приставленных к осадным машинам, – он уцелел случайно, находился в недолгой отлучке, – деловито раздели и при свете полыхающих развалин не спеша содрали с него кожу. Потом пустились искать Мэн-Хуна и Чормагуна, но те благоразумно где-то затаились.

Пока степняки бесновались позади укрепления, Джахур и Аллаберген, пользуясь их растерянностью, слепотой злобного бессилия, осторожно, стараясь не шуметь, повели отряды на вылазку. Первый захватил запас длинных монгольских стрел и дальнобойных луков, второй – обоз с очищенным рисом, салом, сыром и джугарой.

Успех! Полный успех! Обрубили татарам лапы. Попробуйте, черти, взять теперь Айхан.

Но если нету худа без добра, нет и добра без худа. Под конец оба отряда совершили в горячке оплошность: подпалили повозки с излишней частью имущества, чтоб ничего не осталось врагу – унести всю добычу никак не успели бы. Подпалили – и горько пожалели об этом: татары, заметив огонь, кинулись на горожан, задержавшихся под стеной, растерзали на месте и по лестницам, которые айханцам не удалось убрать, завывающей стаей хлынули наверх.

Лег, до костей изрубленный, на проезде стены почти весь каракалпакский отряд, и первым упал его предводитель Аллаберген. Полетели вниз, внутрь города, сарты Джахура. Лишь сам Джахур отбился – не так-то легко было к нему подойти.