Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи

Мне говорят, как уже наверняка известно читателю, что Сесилия Корнаро действовала в одиночку.

Неужели читатель полагает меня таким простаком?

Кто научил художницу эпистолярному искусству убивать с помощью струпьев черной оспы?

Кто научил его испанскому языку, который позволил ему добраться до Арекипы?

Кто постарался, чтобы книга попала мне в руки?

И кто хранил, а потом вытащил на свет Завещание, которое окончательно лишило меня моего обожаемого Палаццо Эспаньол?

И от чьего имени действовала вышеупомянутая компания подвергая меня подобным унижениям?

Однажды, много глав тому назад, я составил список своих врагов, сожалея о том, что он слишком уж короток. И вот сейчас я делаю это снова, и с тем же унылым результатом, несмотря на то что число их несколько увеличилось – женщина-художница, шотландский торговец вычурной ерундой, Испанская мадам, которая, как я подозреваю, еще и подрабатывает, обучая языкам. Не слишком впечатляюще, вы не находите? Но им каким-то образом удалось объединить свою жалкую ненависть и свести воедино свои таланты, повергнув несокрушимого колосса.

Сердце мое гложет невыносимое и тоскливое осознание того факта, что мое падение лишь ускорил мертвый груз так называемых союзников, отличительной чертой которых является поразительная некомпетентность и беспомощность. Уродливая vicaria по незнанию могла бы оказать мне неоценимую услугу, убив мою сестру, но вместо этого пострадала из-за собственного тупого фанатизма. Сейчас она отбывает срок за убийство. Говорят, что в ее камере, среди кипы влажных чистых листов, которые она гордо именует «Житием Величайшей Святой, записанным Грядущим Ангелом», обнаружены языки двух епископов, похищенные из монастырской сокровищницы. А когда ей предъявили обвинение еще и в краже, она распяла собственный язык на двух прутиках, связанных вместе ниткой, которую она вытащила из мешка с мукой.

Испанская мадам из Каннареджио побывала в магистрате и рассказала там несколько басен, подтвержденных шлюхами, с которыми я провел несколько благословенных минут много лет назад. Я полностью отрицаю все выдвинутые против меня обвинения в убийстве Ривы Фазан, шутника и остроумца конта Пьеро Зена и даже моей супруги Амалии, которая упрямо отказывалась умирать. (Вчера я получил повестку из Венеции, в которой мне предлагается прибыть для дачи показаний по этим пунктам обвинения, включая похищение и заключение в неволю моей сестры. Никогда еще Вальпараисо не казался мне таким прекрасным, как сегодня утром.)

Мой собственный толстяк знахарь, который должен был сделать меня богачом в Венеции, – что стало особенно актуальным после появления на свет старого завещания, – разболтал секрет «Слез святой Розы», поставив его на кон в карточной игре, к коей он питал фатальную слабость. Теперь он томится в тюрьме в Венеции – хуже того, он пошел ко дну, утащив за собой и мою репутацию, которая отныне неразрывно связана с его снадобьем. То, что «Слезы святой Розы» содержат смертельно опасный ацетат свинцовых белил, стало известно всем и каждому, и сие прискорбное обстоятельство надолго сохранится в памяти почтенной публики. Слуги, готовящие Палаццо Эспаньол к возвращению его хозяйки вместе с ее бродячим цирком, вышвырнули в Гранд-канал перегонный куб моего знахаря и все наши флаконы. Моя жена уже сбежала оттуда. Моя мать и дочери, скорее всего, умрут от потрясения, что будет весьма кстати, поскольку иначе они станут лишней нагрузкой для моего и без того тощего кошелька. Вероятнее всего, их попросту выставят на улицу.

Потому что я ужасающе, в буквальном смысле, по-настоящему беден и обескровлен жадными букинистами, гнусными кровопийцами, стремящимися урвать жалкие остатки моего состояния. Почта моя состоит исключительно из требований и упоминаний кредиторов, желающих привлечь мое внимание к прилагаемым счетам.

Но если бы вы только знали, как расцветают пышным том мои желания, в то время как мои возможности стремительно сокращаются!

Сердце мое обливается кровью, когда я думаю о вещах которые более не могу себе позволить, в особенности о последней английской новинке, «Франкенштейне», романе, написанном женщиной английского поэта Шелли. Насколько мне известно, этот «Франкенштейн», в котором речь идет о дьявольском создании, возрожденном к жизни трупе, прямо-таки криком кричит о том, чтобы его переплели в человеческую кожу и присовокупили к моей коллекции! И что с ней будет после того, как вернется Марчелла, а маленький доктор Санто завладеет моей библиотекой? По крайней мере Тупак Амару, мой любимый первенец, живет здесь, со мной, в ссылке, которая для него стала в некотором роде возвращением домой.

Я не стану ставить себя в неудобное положение, выражая благодарность читателю за то, что он уделил мне столько своего драгоценного внимания. Мы оба знаем, что я этого вполне заслуживаю. Но, прежде чем подвести черту, я приберег для него кое-что пикантное на закуску.

Я приглашаю читателя взглянуть на себя в зеркало. А теперь я говорю ему: «Скажите мне, что вам не понравилось то, что я написал».

Начав читать эту повесть, вы впустили в свой дом злобную дворнягу. Вам нравилось смотреть, как она рыча обнажает клыки, нравилось, что маленькие девочки плачут при одном взгляде на нее. Вы делали вид, будто я шокировал вас. Но вам понравилось быть шокированным, и вы возжаждали большего. Только не говорите мне, что не перелистывали поспешно страницы, с наслаждением испытывая чувство отвращения. И не говорите мне, что мой яркий рассказ не скрасил блеклые будни вашей собственной каждодневной жизни.

Разве я, как и обещал, не взял вас с собой на прогулку в темноте, разве не вы выбрали меня своим проводником, согласившись дочитать мою повесть до конца? Разве не представляется сам акт чтения совокуплением столь же интимным, какое бывает только между двумя влюбленными: когда только две стороны, читатель и писатель, сосуществуют за закрытыми дверями обложки, сначала поодиночке, а затем восторженно слившись воедино? Вы должны признать, что я быстро завоевал ваше расположение своими живописными злодействами, потому что сначала они вас развлекали, а потом раскрыли перед вами свои объятия.

Вот так, дорогой читатель, мои преступления стали и вашими тоже.

Уверен, безнравственный читатель потребует заключительных замечаний, и я спешу предоставить их ему.

Я процитирую так называемую народную: «Dio ha manda Vom per castigar Гот».

«Бог создал человека только для того, чтобы посрамить его».

Вот и все, что я хотел сказать своей повестью. И, быть может, теперь мы объявим перемирие в этой войне комплиментов?