Сергей Максимов - След грифона

– Кто? – удивился Степанов.

– Их превосходительство барон генерал-майор Маннергейм!

– Так зови. Чего ты стоишь? Оцените, господа, – обратился он к присутствующим, – как моя экономка сведуща в воинских званиях!

– Они приказали прежде доложить.

– Зови, тебе говорят, – пьяно присоединился к Степанову Джунковский. – Одним немцем больше, одним меньше! Какая разница?

Через минуту вошел сослуживец Степанова еще по лейб-гвардии Кавалергардскому полку, а затем и по Николаевской академии Генерального штаба барон Карл Густавович Маннергейм.

Друзья расцеловались и обнялись.

– Откуда ты? – спросил Степанов.

– С фронта. За новым назначением. Мне нужна твоя протекция, – ответил лучший кавалерист русской армии, личный преподаватель верховой езды царской семьи. – Добрый вечер, господа, – поздоровался будущий главнокомандующий и президент Финляндии.

– Ничего себе! Выходит, зря о тебе, Карл, говорят: «Одиночка по натуре этот барон». Саша, – переключил свое внимание с Маннергейма на Степанова Джунковский, – если и немцы бегут к тебе с просьбами о протекции, то революция в России – неизбежность, данность и свершившийся факт! Вели подать еще коньяку, – совсем опьянел генерал.

Мы оставим наших героев в уютной квартире генерала Степанова. Добавлю только, что спустя несколько лет уже Степанов будет скрываться от большевистской ЧК на квартире Джунковского, защищенного от репрессий личным приказом Феликса Дзержинского. А до этого будет почти задушевный разговор главного чекиста Дзержинского и бывшего главного жандарма Российской империи Джунковского. Очень им не понравилось тогда, что некоторые товарищи из большевистской партии решили использовать милую их сердцу Польшу как плацдарм для мировой революции. Джунковского, закончившего германскую войну командиром той же дивизии, которую он принял в конце лета 1915 года, большевики не тронули. На первый взгляд может показаться странным, но офицеры и солдаты его дивизии уважали своего командира. Они чувствовали и понимали, что не от хорошей жизни сбежал их превосходительство на фронт из царских палат. Честного слова генерала о том, что он не будет принимать участия в Гражданской войне на стороне белых, также было довольно для большевиков. Но свои антисемитские высказывания ему пришлось навсегда оставить, за тем исключением, когда он консультировал ОГПУ в борьбе с антибольшевистским подпольем...

Постепенно, сначала Ленин, а затем и Сталин, сформировали некое подобие музея из живых экспонатов ушедшей эпохи. Кроме Джунковского, почетное место в нем занимали бывший военный атташе России во Франции генерал-майор граф Игнатьев, полный генерал – генерал-фельдмаршал Таубе и другие из числа тех, кто не представлял опасности, но и использовать кого можно было только в пропагандистских целях. Дескать, смотрите: уважать «бывших» и мы умеем.

Ох уж эти награды и признание заслуг! В грядущей революции в военной среде их наличие и их отсутствие будут определять человеческие судьбы. И если заслуженные и успешные генералы будут еще думать, чью сторону им принять в Гражданской войне, то младшие офицеры со своим выбором определятся быстрее. И часто именно наличие или отсутствие наград окажется решающим фактором. Для кадровых военных продолжение карьеры во все времена значило слишком много. Были и у них, как и у простых людей, и у офицеров, призванных из запаса, разные жизненные обстоятельства, заставлявшие делать свой выбор, но было еще и это...

На Юго-Западном фронте отважный поручик гвардии Семеновского полка, командуя ротой, отчаянно отбивает атаки австрийцев, переправившихся через реку. Отбив очередную атаку, он по собственной инициативе принимает решение контратаковать. Увлекает солдат личным примером, опрокидывает неприятеля и, преследуя его, захватывает мост, через который еще недавно его самого атаковал противник. Это эффектно называется «ворваться на плечах неприятеля в его расположение». Боевую награду офицера «замыливают». Его непосредственный начальник – командир батальона – получает Георгиевский крест, а обойденный и чином, и наградой честолюбивый и гордый поручик воюет дальше без наград и в том же чине. Находясь в окружении, в рукопашной схватке, он в отчаянии до последнего патрона расстреливает барабан своего «нагана» в наседающих немцев. Избитый до полусмерти немецкими гренадерами, поручик попадает в плен. Несколько раз безуспешно пытается бежать. Наконец он дает слово офицера не пытаться бежать впредь и опять бежит. Бежит с прогулки, на которую под честное слово отпускали пленных офицеров. Оставшиеся в неволе после этого побега испытывают ужесточение режима содержания и спорят о том, правильно или же бесчестно поступил поручик. Поручик же мыслит другими категориями. Он военный другой эпохи и другой войны. У него уже другие понятия о чести, сформированные под действием испытанной несправедливости по отношению к нему самому. А что он застает, явившись на родину? Даже не Февральскую революцию. Октябрьский переворот! Товарищи по училищу и полку уже полковники – в русской гвардии отсутствовало звание «подполковник», – а он по-прежнему поручик. Этот поручик приходит к большевикам, испытывающим в то время острую нужду в военных кадрах, и начинает формирование – ни много ни мало – революционной армии. Каково? Последняя должность в царской армии – командир роты. А тут не батальон, не полк, не дивизия даже. Армия. Именно командующий воюющей армией по негласной табели о рангах считается полководцем. Подчеркиваю, во время войны, а не в мирное время. Все прочие, не прошедшие эту высокую ступень, и именно во время вооруженного конфликта, именуются военачальниками. Имя этого поручика и одного из первых полководцев Красной армии – Михаил Александрович Тухачевский. Бывший гвардеец-семеновец из дворян Саратовской губернии.

Любая революция, кроме всего прочего, еще и бунт самомнений. И если самомнение бывшего прапорщика Николая Крыленко, на короткое время ставшего главковерхом революционной армии, оказалось излишне высоким, то поручик Михаил Александрович Тухачевский мечтал о маршальском жезле не напрасно. Маршальских жезлов в Рабоче-Крестьянской армии не вручали, но маршальские звания все же ввели. Интересно отметить, что «красным Бонапартом» Тухачевского окрестили белые. Сам Тухачевский знал об этом. И это ему льстило. Но знал об этом и Сталин. А этот историк хоть и допускал собственные ошибки, но чужих ошибок никогда не повторял. Сталинизм полностью исключил появление бонапартизма.

Другой поручик той войны – поручик Пепеляев – получил звание штабс-капитана, будучи награжденным за ратные подвиги уже несколькими крестами. В сентябре 1915 года с интервалом в восемь дней он был представлен сразу к ордену Святого Георгия и золотому Георгиевскому оружию за храбрость. Будущий командующий одной из белых армий не имел оснований сетовать на прежнюю власть.