Арсений Семенов - Землепроходцы

У Атласова голова пошла кругом и потемнело в глазах. Он жадно и благодарно целовал ее лицо, решив, что такого чуда, как эта молодая женщина, судьба не посылала никому на свете. Соболь золотая, что прекрасней лебеди белой, досталась ему.

— Ну как? Намиловались? — весело спросил Березин, возникая на пороге.

Ответа он не дождался. Притаившийся за косяком двери Атласов рванул казака внутрь и обрушил на его лицо страшный удар рукоятью пистоля. Степанида быстро захлопнула дверь.

Оглушенного казака они связали и сунули ему в рот рукавицу.

Прихватив пищаль караульного, пояс с припасами к ней и саблю, они задули плошку и вышли из избы. Покров туч над острогом разошелся, и на небе густо горели колючие ледяные звезды. Замирая от скрипа собственных шагов, они миновали стены крепости. Караульный на сторожевой вышке, к счастью, не обратил на них внимания.

— Иди на дорогу, я догоню, — шепнула Степанида и быстрым легким шагом пошла к посаду.

Атласов, отыскав зимнюю санную дорогу, хорошо укатанную к той поре, зашагал прочь от крепости вдоль берега реки, глухо гудевшей подо льдом. Отполированный полозьями нарт снег на дороге отблескивал светом звезд.

Он успел удалиться от острога на добрую версту, прежде чем услышал позади визг полозьев, сливающийся с повизгиванием собак. Скоро нарты поравнялись с ним.

Ловко остановив упряжку, Степанида соскочила с саней, весело спросила:

— Ну, поехали?

— Чья упряжка? — спросил он.

— Ломаева. Он собирался завтра ехать в дальнее стойбище и снарядил нарты с вечера. Есть все: и кукули, и юкола для собак, и мороженая рыба для нас… Не зря я у него в служанках была.

Заставив ее забраться в меховой мешок, чтобы не замерзла в дороге, Атласов взял остол, гикнул на собак и тут же прыгнул в санки.

— Все! Теперь нас не догонишь! — прокричал он, подставляя лицо морозному ветру, сразу ударившему навстречу.

— Поехали, соболь ты моя золотая!

…Бегство Атласова переполошило крепость. Едва пришедшего в себя Березина честили на чем свет стоит, и казак не знал, куда деваться от стыда. Просеченная до кости скула не мучила его так, как сознание собственной вины. Проклятущая дикарка обвела его вокруг пальца, будто малолетнего несмышленыша.

Посылать за Атласовым в погоню было бесполезно. У головы считалась в побратимах половина князцов в стойбищах, лежащих до самых низовий, и ему свежие собаки везде были обеспечены.

Если нижнекамчатский приказчик сдаст ему острог — быть беде. Казаков в Нижнем остроге теперь раза в три больше, чем в Верхнем. Там обосновалась почти вся приведенная Атласовым на Камчатку казачья сотня. Больше всего наводили уныние несколько пушек, имевшихся в Нижнекамчатске. Если Атласов подступит к Верхнему острогу с пушками — придется просить пощады. Две старые затинные пищали, имевшиеся в крепости, не могли идти ни в какое сравнение с медными пушками, бившими на целую версту.

День за днем Анцыферов с Козыревским ломали голову, как избежать опасности, решив в конце концов уйти, в случае подступа Атласова к крепости, на острова к Курилам; может быть, им удастся даже отыскать ту самую благодатную землю, которая лежала на восток в океане.

В феврале в крепость приехал на собаках гонец из Нижнего острога. Гонцом этим был Семейка. Он жил теперь у нижнекамчатского приказчика Федора Ярыгина, который приходился ему дядей. Семейка решил воспользоваться удобным случаем, чтобы навестить своих друзей в Верхнекамчатске и заодно заставить порастрясти лишний жир Кулечу, который был у него за каюра. От Семейки узнали, что острог Атласову не сдан и что Атласов живет не у дел в своем новом доме с той самой камчадалкой, промышляя одной торговлей. Ярыгин признавал камчатским приказчиком Семена Ломаева, Атласова просил оставить пока на свободе — пусть-де с ним разберется новый приказчик, который приедет из Якутска с командой на следующее лето и успеет получить у воеводы указания относительно Атласова, на которого в Якутск послана челобитная.

Верхнекамчатские казаки успокоились. Жизнь в остроге сразу вошла в спокойные берега.

«Зачем печалишься, душа моя? Зачем смущаешь меня?..» И еще: «О владычица богородица! Отними от сердца моего бедного гордость и дерзость, чтобы не величался я суетою мира сего», ибо «кроткие унаследуют землю».

Минуло три года с тех пор, как Атласов, бежав из-под стражи, добрался до Нижнекамчатска.

В январе 1709 года из Якутска прибыл новый приказчик Петр Чириков с пятьюдесятью казаками, а в августе следующего года на смену Чирикову явился с отрядом служилых Осип Липин. Ни Чириков, ни Липин не привезли никаких распоряжений Атласову от воеводы. Липин сообщил только, что о разногласиях Атласова с казаками, которые лишили его командования, воеводская канцелярия отписала в Москву, судье Сибирского приказа.

Поскольку воевода, ожидая решения Сибирского приказа, не присылал указания лишить Атласова прежних полномочий, к началу 1711 года на Камчатке оказалось сразу три приказчика: Чириков, который готовился отбыть в Якутск с собранной им соболиной ясачной казной, Липин, принявший у него командование острогами, и Атласов — приказчик только по названию.

«Помилуй меня, боже, ибо попрал меня человек; всякий день нападая, теснит меня. Попрали меня враги мои, ибо много восстающих на меня свыше…» Псалтырь утешал мало. Атласов зорко следил за событиями в обоих острогах, ожидая, что настанет и его час, — Чириков с Липиным успели столько попортить крови казакам и камчадалам, что на Камчатке остро попахивало бунтом. Пользуясь краткостью своего пребывания на Камчатке, чириковские и липинские казаки, поощряемые примером своих начальников, вели себя по присловью: «После нас хоть трава не расти», — и обирали без зазрения совести камчадальские стойбища. Казаки, постоянно служившие на Камчатке, не хотели долее терпеть самоуправство пришлых служилых, ибо понимали, что им безвинно придется пожинать плоды пробудившегося среди камчадалов озлобления.

Ни Чириков, ни Липин не выплачивали камчатским служилым положенного им денежного жалования. Если Чириков вместо денег хотя бы выдавал товары, заставляя расписываться в получении самих денег, то Липин даже товарами расплачиваться не желал, указывая на то, что камчатские служилые и так живут в довольстве на обильной рыбой и всяким зверьем Камчатке.

В случае казачьего бунта Атласов надеялся снова оказаться в седле — пока в Москве судят да рядят, как с ним быть, он успеет ухватить поводья без помощи Сибирского приказа.

Февраль 1711 года начался в Нижнекамчатске оттепелью. Несколько дней кряду дул сырой юго-восточный ветер, мела пурга, потом установилась мягкая солнечная погода, днем капало с крыш, оседали глубокие, до полутора саженей, сугробы, ночью подмораживало, и снег твердел. Едва всходило солнце, чистый снежный наст, покрытый тонкой, как слюда, ледяной корочкой, сиял до рези в глазах. Случалось, в феврале и марте от белизны слепли люди.