Арсений Семенов - Землепроходцы

В сумерках со стороны стойбища послышался выстрел, и в походном лагере поднялась тревога. Казаки хотели уже выступить на выручку посланцев, когда те прибежали сами.

Переговоры сорвались. Семейка в срыве переговоров обвинял Щипицына, который ни с того ни с сего выпалил по обитателям стойбища из ружья.

— Врет, щенок! — озлобленно закричал Щипицын, видя, сколь угрюмо и недоброжелательно глядят на него казаки. — Мальчишка не заметил, как один иноземец целился в нас из лука! Я упредил его!

— Упредил, говоришь? — выступил вперед Торской. — А кто, как не ты, Щипицын, вел с казаками подстрекательские разговоры, чтобы самим напасть на островитян? От мира-де с островитянами никакого прибытка не дождешься. Не переговоры тебе нужны, а грабеж, чтоб барахлом разжиться!

— Кончить его! — крикнул Шибанов, хватаясь за саблю. — Дурной волк нам не товарищ!

На крайние меры Анцыферов не решился: в отряде было еще четверо щипицынских дружков. Щипицына только обезоружили, чтобы не учинил в отряде междоусобицу, предупредив, что, если повторится подобное, пусть пеняет на себя.

Однако выстрел Щипицына оказался роковым. Островитян на мирные переговоры ни на следующее утро, ни через день не удалось склонить. Около полусотни воинов стояли, изоружась, против казаков, и пришлось дать несколько выстрелов из пищалей, прежде чем они сложили оружие. Смиренные силой, островитяне, которые были из знакомых уже казакам по своему облику мохнатых курильцев, населявших южную оконечность Камчатского носа, согласились принять государеву руку и платить ясак шкурами каланов и других морских зверей — соболи на острове не водились.

За островом, который сами курильцы называли Шумшу, всего верстах в двух мористее, открылись глазу окутанные туманом горы. Там была еще одна земля.

Однако земля эта также оказалась островом, намного более обширным, чем первый из посещенных, но тем не менее всего только островом.

Однако его даже осмотреть как следует не удалось. Несколько курильцев с первого острова успели добраться сюда и предупредить здешних обитателей, что пришли насильники. Когда дорогу казакам преградило войско копий в полтораста, Анцыферов так глянул на Щипицына, что тот поспешил спрятаться за спины казаков.

Обитатели второго острова обильной волосатостью походили на курильцев, но было в их облике нечто, совершенно поразившее Козыревского, — малая скуластость и прямой разрез глаз. Многим казакам, как и Козыревскому, в первый миг почудилось, что они встретили своих братьев. Островитяне также смотрели на пришельцев с удивлением и даже радостью: казалось, еще мгновение, и они кинутся обнимать казаков. Но наваждение первой минуты прошло, островитяне угрожающе подняли копья.

Двое суток стояли казаки на Ясовилке-реке лицом к лицу с островитянами, склоняя их под государеву руку, но те оставались непреклонны, заявляя, что ясак никому не платили и не собираются делать этого впредь. Однако сходство во внешнем облике сослужило все-таки казакам добрую службу. Вождь островитян не отказывался от бесед с Козыревским, и тому удалось выяснить, что за вторым островом, который курильцы называли Парамушир простирается в полуденную сторону еще целая цепочка островов, на которых живут братья курильцев по крови, а далее стоит остров Матмай, занятый насильниками, прогнавшими островитян. Матмай, как знал Козыревский, — это уже Япония. Ни о какой другой обширной земле островитяне не знали. Значит, обширная северная или восточная земля оказалась выдуманной, а сами островитяне были почти теми же мохнатыми курильцами, только без примеси камчадальской крови. Язык их тоже отличался от языка жителей первого острова, и Козыревский с трудом вел беседы с их вождем через толмача.

Цепочку островов вождь изобразил с помощью различных по величине галек, и Козыревский записал названия некоторых островов, числом до двадцати двух, а также начертил на память их расположение.

Курильцы не соглашались пропустить их через свою землю на другие острова, и Анцыферов с Козыревским решили возвратиться в Большерецк. Все-таки они оставили вождю и его приближенным несколько фунтов бисеру и десяток ножей в подарок, надеясь, что эти знаки дружбы смягчат островитян и в следующий раз они примут казаков более радушно.

Козыревский вздыхает и продолжает писать. Пусть восточная земля оказалась выдуманной, зато они первыми проведали острова за Камчатским носом, и в случае крайней опасности на них можно будет отсидеться. Не так уж все и плохо.

В пологе послышалось движение.

— Иван, почему ты не спишь всю ночь? — послышался удивленный голос Завины. — Что ты там поделываешь?

— Поделываю я, Завина, письмо государю, — улыбнулся Козыревский.

— Большому огненному вождю?

— Я тебе уже объяснял, откуда у нас огненное дыхание вылетает. Царь такой же человек, как и я, только, может, поумнее. Ты спи.

— Ладно, сплю. А ты у меня все равно огненный человек.

— Огненный, если тебе так хочется, — согласился, продолжая улыбаться, Козыревский. — Только ты спи.

— Я уже совсем заснула, — сонным голосом сказала Завина.

И вскоре, прислушавшись к ее дыханию, он понял, что она и в самом деле спит.

Когда Козыревский подписал бумагу: «Вашего величества нижайшие рабы (перечисление имен)… нынешнего 711 году сентября в 26-й день», — за окном уже рассвело.

Задув плошку, Козыревский вышел из избы подышать свежим утренним воздухом. Дождь кончился, но утро стояло туманное и сырое. Поднявшись на берег реки, он услышал внизу, у воды, голоса казаков. Там Семейка Ярыгин с Григорием Шибановым и Кулечей спускали на воду баты.

— Куда собрались? — крикнул Иван.

— На реку Начилову, за жемчугом! — отозвался снизу Семейка.

У Семейки каждый день новые открытия. То траву целебную найдет, то неведомую рыбу выловит и показывает казакам, то привезет с ключей воду, от которой у казаков перестает болеть желудок. Камчадалы всюду принимают его как самого желанного гостя.

Козыревский медленно шагает к своей избе, погрузившись в задумчивость. Что сулит ему и его товарищам будущее? Казнь или царскую милости?

Лето 1713 года выдалось в Якутском воеводстве жаркое и ясное. От самого Якутска до хребтов, ограждающих с запада Ламское (Охотское) море, по всей тайге стояла небывалая сушь. Лесные пожары, вспыхнув в июне, когда сошла весенняя влага, не прекращались все лето. Дымные хвосты висели день за днем в безоблачном небе.

По ночам с горных перевалов открывались глазу зловещие огненные гребни, которые там и сям беспощадно прочесывали смоляную тайгу.

На исходе августа, во второй половине дня, выползла из дымной тайги к Уракскому перевалу цепочка людей и вьючных оленей. Судя по разноцветным кафтанам и обильной растительности на лице, это были сибирские казаки и промышленные. Кое-кто из них вел в поводу верховых лошадей.