Николай Алексеев - Лжедмитрий I

Все дальше, дальше уносит ее отец Пий, все громче, злорадней хохот пана Феликса…

Анджелика проснулась, облитая холодным потом. Она не сразу пришла в себя. В ее ушах еще звучал хохот пана Феликса. Она обвела комнату испуганным взглядом.

Все было тихо и мирно. Лампада перед иконой разгорелась, и ее неподвижное пламя освещало спальню ярче прежнего. Лизбета спала или казалась спящей. Ее ровное дыхание долетало до Анджелики.

Девушка успокоилась.

«Что за сон! Что за сон! — думала она с удивлением. — Точно пророческий».

Но тотчас же она успокоила себя: «Что может быть? Мы уже сговорены…»

Спать ей не хотелось больше, да если бы и тянуло ко сиу, так она не легла бы, боясь снова увидеть нечто подобное. Ей хотелось освежиться, окончательно прийти в себя. Забыв свое недавнее замечание Лизбете, она подошла к окну и распахнула его.

Предутренний ветерок обдал ее.

«Что может быть?» — с улыбкой снова подумала она, смотря на узкую золотую полоску зари, уже загоревшуюся на краю неба.

Пани Юзефа только что вернулась со своей обычной утренней прогулки по саду — к усадьбе Влашемских прилегал большой сад — и собралась приняться за работу, когда ей доложили, что ее хочет повидать отец Пий. Он был немедленно принят.

Пани Влашемская, сухая, одетая во все черное, женщина со строгим лицом, с сильно поседевшими темными волосами, глубоко запавшими глазами, серыми, тусклыми и холодными, набожно подошла под благословение отца Пия.

Длинный, одетый в черную суконную сутану, худощавый, с желтою кожей сухого лица, на котором длинный горбатый нос сильно загибался к двум тонким бледно-розоватым полоскам, заменявшим губы, отец Пий выглядел великим постником. Его большие черные глаза горели странным огнем.

Когда он заговорил, его голос оказался слабым и слегка дрожащим.

— В добром ли здоровье, пани Юзефа? — осведомился патер.

— Бог грехам терпит, Бог грехам терпит, отец Пий… Садитесь. Вы здоровы ли?

— Что печься о здоровье? Все это — тлен и суета. Что бренное тело? Надо о душе заботиться.

— Истинная правда, отец Пий! Истинная правда! Вы — святой жизни человек, вы спасетесь, предопределены к блаженству. А вот нам-то как спастись? Во грехах мы, в суете… О-ох! — сокрушенно вздохнула пани Юзефа.

— Господь видит ваше усердие, дочь моя, — заметил патер, помолчал, потом сказал: — А я к вам по делу…

— По делу?

— Да, по важному: дело идет о Спасении, направлении на путь истины души заблудшей.

Юзефа удивленно взглянула на него.

— Я говорю о женихе вашей старшей дочери, о папе Максиме из Гнорова, — пояснил Пий.

— Та-ак, — протянула пани. — А что же он?

— И это спрашивает верующая католичка?! — с негодованием воскликнул патер. — Он — преступник! Он губит свою душу и душу вашей дочери!

— Отец Пий! — с испугом воскликнула Влашемская.

— Да, да! Он губит! Или вы забыли, что он — еретик, греческий схизматик?

— Ах, об этом я сама сильно сокрушаюсь!

— Сокрушаться мало.

— Но что же делать?

— Надо направить его на путь истины.

— Я уже пробовала это делать… Не прямо, а намеками…

— Ну, и что же он?

— Он делает вид, что не понимает их.

— И вы, конечно, оставили попытки! Хорошо, нечего сказать! Дочь моя! Вы обрекаете себя на вечные адские муки! — воскликнул Пий, устремив на пани Юзефу сверкающий взгляд.

Пани побледнела.

— Ах, святой отец! Научите, наставьте меня!

— Вы лишаете вечного блаженства всю семью, готовясь принять в число ее членов еретика! — продолжал отец Пий.

Он уже не сидел, а стоял перед растерянной пани Юзефой, и вся его фигура с поднятыми к небу руками, с откинутой назад головой дышала фанатизмом и ненавистью.

— Святой отец! Святой отец! — лепетала пани.

— Горе, горе дому сему! — грозно заключил патер и направился к двери.

— Отец Пий! Не уходите! Не покидайте меня! — простонала Юзефа.

Пий остановился.

— Хорошо, я не уйду, но даете ли вы мне слово, что постараетесь загладить свою непростительную небрежность?

— Ах, да, да! Конечно! Научите… Наставьте меня.

— Хорошо, дочь моя, я вижу у вас искреннее раскаяние… Хорошо, я вас научу.

Он вернулся и снова опустился в кресло.

— Видите ли, — заговорил он, помолчав, — когда панна Анджелика была сговорена с паном Максимом, я не протестовал, я полагал, что, благодаря этому браку, спасется хоть одна душа, гибнущая в сетях греческого схизматизма. Более того, я радовался этому, как истинный христианин, желающий добра своему ближнему, хотя бы и еретику. Но времени прошло уже не мало, а пан Максим все еще не думает отказаться от своих заблуждений и вступить в лоно святой католической церкви. Пора действовать. Он должен сделаться католиком возможно скорее, если же этого не будет…

— Если этого не будет?.. — замирающим голосом спросила пани Юзефа и вся точно съежилась в ожидании ответа.

— То брак этот нельзя допустить! — резко отчеканил патер.

— Нельзя допустить! — как эхо отозвалась пани и выпрямилась.

Глаза ее загорелись.

— Нельзя губить дочерь из-за прихоти схизматика! — добавила она.

— Вы правы, дочь моя.

— Я сегодня же переговорю с паном Максимом.

— Нет! — поспешно сказал отец Пий. — Вы этого не делайте!

— Но как же? Поручить мужу?

— И этого не следует делать. Ни вам, ни пану Самуилу, ни даже мне не должно говорить с еретиком по очень простой причине: он нас не послушает, откажет наотрез. Я имею основание думать, что он — ярый еретик.

— Так как же?

— Пусть с ним поговорит по этому поводу сама панна Анджелика.

— Надо ее подготовить.

— Конечно.

— Вы мне поможете в этом?

— Нет, — живо проговорил патер, — им лучше не знать, что в этом деле участвую я. Я должен остаться в тени. Так будет лучше. Не падайте духом, дочь моя! Мы спасем души их от адского пламени.

— Во всяком случае, не отдадим души моей дочери во власть диавола! — воскликнула Юзефа.

— Мы будем стоять на страже ее, как архангелы, и пламенный меч заменит нам наша пламенная вера. Благослови вас Бог! — сказал патер, вставая.

Вскоре после его ухода пани Юзефа приказала позвать к себе панну Анджелику.

Пани Юзефа встретила дочь очень приветливо.

— Садись, Анджелиночка, — сказала она после того, как дочь почтительно поцеловала у нее руку и пожелала доброго утра, — мне надо немножко с тобой поговорить.

Анджелика опустилась в кресло, ломая голову над тем, о чем хочет с нею говорить мать.

Пани Юзефа помолчала. Она затруднялась, как начать, но, подумав, решила говорить прямо:

— Ну, вот, душечка, уж скоро и свадьба твоя… Скажи, пожалуйста, когда думает пан Максим присоединиться к нашей святой церкви?