Георгий Андреевский - Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху, 1920-1930 годы

Аферист Штатенфельд учел другую особенность своего времени. Он приходил в чей-нибудь дом, зная, что отца семейства нет, и очень серьезно сообщал его жене о том, что муж арестован и ему грозит расстрел. Когда несчастная супруга покрывалась красными пятнами, ловила воздух пересохшим ртом и спрашивала то ли комод, то ли Штатенфельда: «Что делать?» — Штатенфельд ее обнадеживал. Оказывалось, что у него есть один человек, который может помочь уладить дело. Испуганная женщина была готова бежать за ним на край света. Они выходили на улицу, но вскоре Штатенфельд останавливался и, ударив себя (на вид очень сильно) ладонью по лбу, заявлял, что ему срочно надо в одно место. Потенциальной вдове он давал адрес нужного человека где-нибудь в районе Инвалидной или Скотопрогонной улиц, куда бедная женщина мчалась на перекладных через весь город, а сам возвращался в квартиру своих жертв. Здесь он объявлял оставшимся дома детям о том, что для того, чтобы спасти их отца, нужны ценные вещи. Вещи собирались, и мошенник с ними удалялся. Были, правда, случаи, когда дети увязывались за Штатенфельдом. Тогда он заводил их куда-нибудь подальше, а сам скрывался. Если ему это не удавалось, усыплял детей наркотиками. Суд приговорил его к расстрелу.

В конце двадцатых годов в Москву из Новосибирска приехала Инна Федоровна Шаляпина. Она сняла комнату у москвичей по фамилии Мартино, представившись дочерью великого певца. Жила она бедно. Хозяева ей не раз предлагали обратиться за помощью к родному батюшке, но она все отговаривалась, ссылаясь на то, что не хочет его беспокоить. Как-то она взяла у хозяев отрез материала и сшила из него себе платье. Хозяева возмутились и сообщили в милицию. Шаляпиной дали месяц исправительных работ. В данном случае мы имеем дело с человеком, волею объективных обстоятельств подвигнутым на мошеннический путь.

Гражданина Юнькова на путь мошенничества подтолкнула внешность. Он стал выдавать себя за секретаря ЦК ВКГ1(б) В. М. Молотова. В апреле 1926 года его арестовали.

А каких только мошенников не было на московских рынках! Вот один из них продает бриллианты. Они уложены на вату в маленькой коробочке. Откроешь коробочку — и бриллианты засверкают всеми своими гранями. Это самые настоящие бриллианты, не какие-нибудь «тестовские» или стекляшки. «Бери, пока добрый, задешево отдам, — предлагает продавец, — очень деньги нужны». Покупатель наконец решается, лезет за деньгами, а продавец тем временем переворачивает коробочку другой стороной и открывает крышечку, а там лежат точно такие же бриллиантики, только из стекла. Покупатель их и забирает. Завершив сделку, покупатель и продавец расходятся довольные.

Случалось и так, что покупателям везло. В марте 1925 года один москвич купил у беспризорников за полтора рубля медный слиток весом примерно 200 граммов, а когда показал его ювелиру, то оказалось, что слиток золотой и стоит не полтора рубля, а три тысячи.

Тогда, после революции, в годы эмиграции, голода, обысков и бандитизма многое из того, что стяжали за свою жизнь представители эксплуатирующего класса, разбрелось по рукам тех, для кого и медный пятак был большой удачей. Не все из них, наверное, понимали, что попало к ним в руки и как этим можно воспользоваться. В феврале 1926 года на чердаке дома в Щипковском переулке милиционеры задержали известную тогда воровку Овчинникову. В своих лохмотьях она прятала золотые и платиновые ювелирные изделия с крупными бриллиантами. В поезде, под Москвой, беспризорники украли у Рабиновича паспорт и 1030 американских долларов. Решив, что это деньги деникинские, беспризорники почти все их сожгли.

Пользуясь тем, что по рукам стали ходить драгоценности, которые простые люди раньше и в глаза не видели, мошенники стали подсовывать своим согражданам стекляшки вместо бриллиантов, медь — вместо золота, собаку — вместо шиншиллы.

Были еще мошенники-«подкидчики». Действовали они вдвоем. Сначала подыскивали жертву. Потом один из них подходил к ней и начинал разговор о чем-нибудь (где находится то-то, как добраться туда-то и пр.). Этот мошенник назывался «бург». В тот момент, когда они разговаривали, мимо них проходил второй мошенник и ронял кошелек («шмель»), набитый бумагой. «Бург» кидался, поднимал его и объявлял своим. Фраер, или «ветошный», как его еще называли, начинал спорить и требовать раздела содержимого кошелька (вместо кошелька использовали и «куклу» — туго завязанный на множество хитрых узлов платок с бумагой). Тут возвращается «подкидчик». Он вне себя от горя, он бросается к «счастливчикам» и просит, требует вернуть ему кошелек, ведь в нем огромные деньги. «Бург» незаметно передает кошелек «ветошному» и обращается к «подкидчику» с предложением обыскать себя. Тот обыскивает и кошелька, естественно, не находит. Теперь «ветошный» передает бумажник «бургу» и просит обыскать и его. «Подкидчик», или как его еще называли «бугайщик» (от слова «буга» — бумажник), обыскивает, во время обыска роется в его портмоне и подменяет его деньги на бумагу, после чего возвращает портмоне «фраеру» и уходит. Смывается и «бург».

Действовали «подкидчики» и по-другому. Когда «бугайщик» сообщал, какая сумма у него была завязана в платке («кукле»), «бург» предлагал фраеру забрать куклу, а ему отдать из своих половину суммы, что тот и делал.

А сколько было всяких игроков, опустошавших карманы доверчивых москвичей и приезжих! Работавший в те годы в московской милиции Дубинин вспоминал: «Игрой в три листика занимались специально приезжавшие из Тамбовской области. Играли на Смоленском, Сухаревском рынках… Они приезжали целой деревней со всем семейством и считали это шулерство своим основным трудом. Как-то при задержании пытались дать мне взятку в миллион рублей. Установили за мной слежку от самого дома, наняв для этого велосипедиста, который предупреждал их криком «Идет!», а однажды в Песковском переулке даже стреляли в меня».

Милиционеры знали многих игроков в лицо. На Сухаревском рынке, например, «работал» карточный шулер Толмачев. Посетители рынка, проходившие мимо его табурета, слышали, как он зазывал ротозеев: «Рупь поставишь — два возьмешь!» Главой сухаревских карточных мошенников был Локтев. Когда он надоел милиции и его арестовали, то в протоколе допроса на вопрос «род занятий» Локтев откровенно написал: игра в карты в «три листика». Но в тюрьму Локтев не попал. Психиатры признали его душевнобольным и рекомендовали лечение. Поместили в больницу имени Кащенко. Подлечился, вернулся на Сухаревку. Милиции заявил, что в «три листика» больше играть не будет, а будет играть в «решето», в «пирамидку». Когда же его спросили, а будет ли он обманывать, не задумываясь, ответил: «А разве есть игра без обмана?» Его снова арестовали. Народный суд Сокольнического района постановил: «Содержать Локтева в психбольнице, а если найдутся желающие взять его на поруки — освободить, запретив ему и опекуну жить в Москве пять лет. И опекун должен каждый месяц доставлять Локтева к районному врачу-психиатру». Несмотря на все внешнее обаяние Локтева, опекуна для него не нашлось, однако через несколько дней после судебного решения Локтев снова появился в помещении Сухаревского участка Сокольнического нарсуда. Об этом секретарь суда донес прокурору, и Локтева снова арестовали во время карточной игры. На этот раз в протоколе допроса в графе «местожительство подозреваемого» со слов Локтева было записано: «Больница имени Кащенко». 14 августа 1927 года Сокольнический нарсуд постановил направить Локтева в колонию для душевнобольных под строжайшую ответственность администрации. Потом говорили на Сухаревке, что видели Локтева на каком-то рынке и что он играл там в какую-то новую и неизвестную игру и нажил большие деньги, с которыми уехал за границу.