Александр Савельев - Сын крестьянский

Кивком головы Шуйский отпустил их.

Пошел Фидлер темной, вьюжной ночью со стрельцом и с провожатым по глубокому снегу. Лес окончился, провожатый остановился.

— Дале лежит поле чистое до самой Калуги. Вон огонек мельтешит. Бреди туда. Там ворота. Стучи, ори, авось пустят. А мы за тобой следом пойдем, глядеть будем.

Фидлер двинулся в одиночку снежной целиной к огоньку. Темно, хоть глаз выколи. Поземка шуршит, взметает снег, слепит очи. Боязно стало: «Добраться бы только до Болотникова… А там…»

Дошел до башенных ворот, наверху которых в сторожевой будке брезжил свет от фонаря и сквозь завывание поземки слышался богатырский храп. «Храпит как! И я бы теперь спал… В Москве, в своей постели… Куда я?.. По колена в снегу, глухой темной ночью?..»

— Эй, дядя, проснись! — крикнул Фидлер.

Ответа нет. Фидлер стал бросать в оконце снежки. Дозорный проснулся, крепко, со смаком выругался. Смутно стала видна высунувшаяся из оконца голова в треухе, с длинной бородой.

— Чего надо?

— Впусти, я от Шуйского, перелет!

Дозорный направил через оконце книзу свет фонаря и увидел одинокого человека.

— Ладно, подожди!

Он привел еще стража. Сбросили веревочную лестницу, по которой Фидлер влез на стену. Страж привел его в караулку, сдал начальнику. Тот запер немца до утра в теплую клеть.

— Поспи покамест. А день придет — поглядим. Утром его повели к Болотникову. У проходных ворот в башне герсы — железные щиты — были подняты. Фидлер с провожатым прошел в кремль.

Он увидел шумящую толпу. В середине, на черном аргамаке, возвышался широкоплечий человек в шлеме и полушубке.

— На коне сам Болотников. Кончит дело, тогда и говори с им! — сказал Фидлеру провожатый.

На кремлевской площади собрался пришедший на лыжах отряд из Козельска. Отряд явился со стороны Перемышля, выдержав бой с вражескими заслонами. От Оки он поднялся на кручу, где отряд впустили в кремль.

Провожатый с Фидлером протиснулись к средине.

Фидлер увидел Болотникова ближе. Умное, обветренное лицо было сурово. Глаза, слегка задумчивые, смотрели внимательно, подолгу останавливаясь на лицах окружающих.

Всадник сидел в седле плотно, прямо. Сразу было видно, что это опытный, искусный наездник.

Во всем облике Болотникова было непередаваемое обаяние. С первого взгляда к нему влекло.

Фидлер стал внимательно присматриваться к тому, что творилось на площади.

Вокруг стояли мужики с лыжами, самопалами, вилами, в шубах, полушубках, меховых ушанках, в валенцах. За поясами у многих виднелись тяжелые топоры с длинными рукоятками. Обращаясь к ним, Болотников говорил:

— Други козельские! Постоим за Русь сермяжную! У меня таков обычай: кой внове — того в дело пускать немешкотно. Вот и вас двину в бой. Испытаю.

Вдруг один из мужиков истошно завопил:

— Тать… Держи его, робя!

Кто-то в толпе метнулся в сторону. Его схватили. Вытащили из-под полы большой кошелек, наполненный серебром. Приволокли к Болотникову. Иван Исаевич, с презрением посмотрев на дрожавшего, как осиновый лист, рыжего мужичонку, спокойно произнес:

— Кой пришел к нам супротив царя воевать, друг наш, а кой чужое таскать — таков нам негож.

Мужичонка, чуя недоброе, побелел. Болотников в упор разрядил в него пистоль. Толпа ахнула. Кто-то крикнул:

— Псу — песья смерть!

Болотников спокойно сказал:

— Другим неповадно будет. Сволоките его в обочину. Труп оттащили в сторону от дороги и бросили около забора. Болотников, сунув пистоль за пояс, продолжал:

— Так вот, испытаем вас. Смотрите, не опозорьте себя. А теперь идите в осадные избы поесть. Дадут вам две бочки вина. Прощайте, други.

Толпа загудела:

— Не сомневайся, Иван Исаич, не подведем!

— Ведаем, почто к тебе явилися!

— Постоим за голоту.

Собравшиеся быстро разошлись по городу, словно растаяли.

— До тебя, воевода, привел сего незнакомого, — сказал провожатый, обращаясь к Болотникову.

Фидлер снял шапку:

— Здравствуй, воевода.

Болотников, глядя на огненные волосы Фидлера, засмеялся:

— Ой-ой-ой! Словно пламя! Чего тебе?

— От царя Шуйского пришел! Речь тайную дозволь держать.

— Ты немчин?

— Немец. Прозываюсь Фридрих Фидлер.

— Ступай за мной.

Они молча добрались до большого просторного дома. У крыльца стоял ратник с самопалом. Вошли в горницу. На лавке у окна сидел Олешка. В горнице было тепло. В маленькой печурке ярко пылали дрова.

Стряпуха поставила блины на стол. Принесла сулею вина.

— Садись, огненный, да не близко от меня: опалишь! — пошутил Болотников.

Фидлер сел за стол. Стряпуха ушла. Олешка остался. Болотников внимательно посмотрел на немца.

— Ну, сказывай. — Но, видя, что тот молчит, добавил. — То сын мой нареченный. У меня от него тайны нету.

— Что скажу, воевода? Задумал у тебя послужить. Сам я — литейный подмастерье, жил в Москве, работал в литейной мастерской.

Фидлер подробно рассказал о «крамольных» разговорах и настроениях среди работных людей, о столкновении с Вальтером, побеге, своем заточении.

— Подрядили меня отравить тебя. Клятву дал: пущай-де бог меня покарает, ежели обману. Мню, что бог не взыщет, ежели не отравлю. Троекуров, почитай царь, мне денег да коня дал и зелья отравного. А ежели я это свершу да цел-невредим в Москву вернусь, озолотить посулили супостаты. Зелье получай, токмо внутрь его не принимай, а меня к себе на службу возьми. Пригожусь…

Болотников весело засмеялся.

— Ах ты, иноземец-перелет! Ладно, послужи народу крестьянскому, работному, коль ты сам работный человек, коль любо. Ты мне по сердцу пришелся.

Болотников помолчал, потом, пытливо глядя на Фидлера, сказал:

— Может, в литейной у нас в Калуге поработаешь, а?

— Поработаю, поработаю, — повторил Фидлер. — Хочу тебе послужить.

— Не мне, а народу, — строго взглянув на него, перебил Болотников. — Что ж, литейщики нам нужны. В литейную мастерскую пойдешь, к Василию Парфенову.

— А он у тебя? — весь просияв, воскликнул немец.

— У меня, — улыбаясь, ответил Иван Исаевич. — Вы что, знакомцы?

— В одной мастерской в Москве пушки лили. Превеликий знатец, скажу я. Нет во всей Московии лучше, да и не только в Московии…

— Ну вот и хорошо. Вместе люду черному послужите. — Болотников указал рукой на видневшийся вдали дом и добавил: — Там его мастерская, да только…

Фидлеру на этот раз не повезло.

— …Да только самого-то Парфенова сейчас в Калуге нет. Послал его в другое место. Поработаешь покамест под началом иного русского знатца. Тоже большой литейных дел мастер.

Фидлер остался в Калуге, подмастерьем литейного двора.

Любил Олешка Ивана Исаевича и относился к нему ребячески ревниво. Однажды случилась беда: забыл Олешка передать в дружину одну грамоту. Время было суматошное, Болотников совсем закружился, почти не спал. Узнал он, что Олешка не доставил грамоту, рассердился, попенял ему резким голосом. А Олешка молчал, исподлобья глядя на Болотникова. Дослушав гневную речь, глухо ответил: