Юрий Щеглов - Победоносцев: Вернопреданный

— Ваши рассуждения мне очень близки. Отметая прежнее, надо все-таки знать причины его появления. И это отнюдь не исторический интерес. Корни всегда остаются в земле. Вы ведь на первое место поместили почву. Рабство в России пало, но если не знать, почему оно расцвело и превратилось в основу мощного хозяйства, позволившего противостоять окружающему враждебному миру, то оно, рабство, возвратится и окажется братской могилой для миллионов.

— Эй, поберегись! — услышали они крик извозчика, сворачивавшего на Тверскую. — Зашибу!

Из оконца выглянула усатая — довольно мерзкая и ожиревшая — физиономия, охваченная бобровым воротником. Завидев Каткова, физиономия отшатнулась.

— Область и, если хотите, пространство всего законодательства, подлежащее реформе, быть может, не так и дурны. В действии законов есть много недостатков, но надобно различать, что относится к самому закону, что к людям и что к влияющим условиям. Вдруг их переменить невозможно. Но прогресс истории не должен останавливаться на семнадцатом веке. Его двигает настоящая элита. Она уже сформировалась в России, и ей суждено необычайное будущее.

Они распрощались дружелюбнее, чем когда-либо, вполне довольные друг другом. Каткова ждал редакционный стол в кабинетике напротив будущего журнала «Новый мир», а Константин Петрович отправился в Санкт-Петербург, чтобы воспарить к новой жизни. «Основные положения» обсуждались на общем собрании Государственного совета, и государь их утвердил 29 сентября 1862 года. За это время Константин Петрович попал в поле зрения помощника генерал-адъютанта графа Николая Васильевича Зиновьева — генерала со знаменитой на Руси фамилией Гоголь. Услышав ее впервые, Константин Петрович перекрестился.

— Это что-то да значит! — пробормотал он про себя.

Гоголь оказался симпатичным и сдержанным человеком, образцовым придворным, предупредительным и внимательным. Он представил Константина Петровича графу. От Зиновьева дорожка заворачивала к другому графу — Строганову, а уж затем следовал павильон между Эрмитажем и главным зданием Зимнего дворца, где жил Никса. За чтением лекций цесаревичу и работой в комиссии время пролетало незаметно. Константин Петрович был занят с утра до позднего вечера. Комиссию государь обязал на основании подписанных монархом и опубликованных положений выработать уставы о судоустройстве и судопроизводстве и представить их на утверждение в середине января 1863 года. Свою часть работы Константин Петрович услел перед путешествием с цесаревичем отправить Зарудному. Возвратившись в Петербург, он засел за разбор заметок, сделанных в дороге. Между тем дело в комиссии двигалось туго. То, что Катков принимал за йастойчивую осторожность у Константина Петровича, Бутков и Стояновский считали скептицизмом, который вел к колебаниям и даже отступлениям. Так, например, в одном из проектов письменная и словесная части судопроизводства представлялись равноправными, что не соответствовало идеям, заложенным в ганноверском образце.

Стояновский, выражавший крайне либеральную точку зрения в комиссии, с иронией и даже едкостью бросил через стол Константину Петровичу, впрочем, не стремясь нанести оскорбление:

— Еще совсем недавно вы придерживались противоположной точки зрения, чем и подкупили своих оппонентов по другим вопросам.

— Рад, что вы знакомы со всеми моими идеями и выводами, — ответил Константин Петрович. — Очень рад.

Дискуссии проходили почти на каждом заседании. Нет в мире людей, менее согласных между собой, чем юристы. Особые баталии вызывал суд присяжных. Это был один из самых жгучих вопросов, если не самый жгучий. — Здесь осторожность и желание уйти от крайностей проявились у Константина Петровича сильнее всего, тем паче что он считался почти непререкаемым авторитетом в этой области. В «Современной летописи» — приложении к «Русскому вестнику» — он опубликовал обширную статью, где сделал подробный обзор суда присяжных в Англии, Франции и даже Сардинии. Он пришел к выводу, что суд присяжных привился и успешно действует там, где существуют надлежащие исторические условия. Я прошу прощения у читателя за приведенные ниже извлечения, но они в какой-то степени объяснят, почему в России до сих пор отсутствует институт присяжных. И они объяснят точку зрения Константина Петровича на включение в профессиональный судебный процесс людей, далеких от юридической практики. Вот что он писал в начале шестидесятых, отнюдь не принижая великое открытие человечества в области демократической юриспруденции: «Вопрос о том, соответствует ли учреждение присяжных истинным целям правосудия и условиям для достижения истины в деле судебном, разрешается окончательно только путем практики».

В теории все прекрасно! И адвокатура прекрасна, и институт присяжных не менее прекрасен. Число сторонников этого нововведения с каждым годом увеличивается. Многие обвиняемые желают, чтобы их отдали под суд присяжных. Полемика разворачивается главным образом в тех странах, где учреждение присяжных отсутствует или не полностью утвердилось.

«Но вместе с тем возникает вопрос, в каком виде, в каких формах, с какими видоизменениями может действовать это учреждение в государстве, сообразно нравственным, умственным и политическим условиям народной жизни и общественного быта», — писал Константин Петрович, готовя нас к неторопливому и осторожному обсуждению животрепещущей темы.

Приведенные слова исторгнуты из глубины души с болью и горечью за свою землю, которую он любил не меньше, если не больше, чем его коллеги, а уж о заправских социалистах, прогрессистах и либералах и упоминать не стоит. У них на первом плане не практика, а демагогия, не результат, а победа в конфликте. «После победы сделаем, как положено», — прокламировали они. Да, эти слова Константина Петровича были написаны с болью за Россию, еще не способную к тому, чтобы ввести в состав процесса «великое и важное» учреждение. «А присяжные, — продолжал настоятельно Константин Петрович, — не такое учреждение, которое можно было бы вдвинуть в процесс разом и отдельно, без соображения с целым его механизмом». Если расшифровать мысль, похожую, на первый невнимательный взгляд, на слабодушную нерешительность, граничащую с реакционностью, то мы увидим, что именно здесь заложен вполне логичный призыв к изменению существующего положения, но в нерасторжимой и органичной связи с остальными необходимыми преобразованиями. Суд присяжных составляет часть целого, и только в сочетании с целым можно добиться успеха.

— Конечно, он действует с оглядкой и оптимистом его не назовешь, — говорили коллеги за спиной Константина Петровича, — однако не прислушаться к предостережениям было бы неразумно.