К. Осипов - Дорога на Берлин

— Возьми моих лейб-кирасиров и останови или хоть задержи русских.

С замиранием сердца он следил за этой атакой. Кирасиры зашли во фланг Нарвскому полку и лихо устремились на него. Вот они врубились, прокладывая себе широкую кровавую дорогу; вот уже дрогнули ряды русских. Но что это? Откуда-то появляются толпы всадников на низкорослых лошадях Они, как туча, обволакивают кирасиров, убивают их, выхватывают их штандарт. Подполковник Бидербее тщетно бьется в схвативших его крепких руках.

Фридрих опускает подзорную трубку. И эта карта бита…

Нарвцев выручил Чугуевский казачий полк, на долю которого выпало отразить последнюю отчаянную попытку Фридриха спасти остатки своей армии.

Теперь все было кончено.

Панический ужас охватил всю прусскую армию. Гренадеры и кирасиры, давя друг друга, бросая ненужное им более оружие, побежали в леса и на мосты, наведенные ранним утром. Они бежали узкими проходами между озерами, теснились на мостах и при появлении русской конницы тотчас сдавались в плен. Пионерский полк [13] Полк саперов. сдался целиком, в полном составе.

Фридрих впал в состояние, близкое к полному исступлению. Он метался среди бегущих, уговаривал их, приказывал, бил тростью, стрелял в них из пистолета. Но тысяченогий людской поток мчался мимо него; артиллеристы, гренадеры, кирасиры, драгуны смешались, одержимые только одной мыслью о спасении.

Король, выбившись из сил, угрюмо смотрел, как бегут швейцарцы, датчане, шотландцы, шведы, саксонцы, поляки… Это он понимал: раз перестали действовать палки фельдфебелей, раз страх перед ними уступил место другому, более сильному чувству страха, — все наемные ландскнехты и рейтары стремятся только спасти свою шкуру. Но кавалерия! Прусские дворяне, получавшие такие выгоды от военной службы! Какое огромное жалование установлено для них! Простой капитан получает тысячу пятьсот талеров в год. И бегут, бегут, как стадо напуганных баранов!

— Ваше величество, — подскакал к Фридриху ротмистр Притвиц. — Казаки!

Из-за ближнего холма показался отряд казаков, с пиками наперевес, понесся на отставших. Эскадрон кирасиров, пытавшийся остановить их, был сразу загнан в болото. Казаки со свистом и гиком устремились на короля, окруженного не более чем сотней гусаров.

— Притвиц! Притвиц! Я погибаю! — воскликнул Фридрих.

Притвиц, собрав своих гусаров, устремился навстречу казакам. Фридрих в сопровождении только флигель-адъютанта поскакал прочь, обгоняя бегущих. Некоторые из них кричали ему вслед грубые ругательства. Неожиданно он вынул из кармана бутылочку с зеленоватой жидкостью и поднес ее ко рту. Гец, зорко следивший за ним, резким ударом выбил из его рук склянку. Фридрих растерянно заморгал глазами и понурил голову. Никто из двоих не произнес ни слова…

В главной квартире Салтыкова не сразу поняли и поверили, что над прусской армией одержана самая решительная и полная победа.

Однако, судя по донесениям командиров, и русские войска были расстроены и очень нуждались в отдыхе. Много часовой упорный бой, необходимость отбивать атаки конницы и не раз действовать штыком, тяжелые потери — все это не могло не сказаться на состоянии армии. Поэтому Салтыков, исходя из тогдашних военных воззрений, решил вести преследование лишь ограниченными силами.

— Надобно разобраться, — сказал он, обращаясь к генералам и офицерам, плотным кольцом окружившим его. — А преследованьем пущай займутся легкая конница графа Тотлебена да австрийская кавалерия: сии полки менее всех в деле участвовали. Фридерик же и без того не скоро оправится.

— Недорубленный лес опять вырастает, — раздался чей-то негромкий спокойный голос.

Ивонин, стоявший подле главнокомандующего, живо повернулся и увидел сухопарого подполковника, лет тридцати, с энергичным лицом и удивительными голубыми глазами, в одно и то же время пронзительными, умными и насмешливыми.

Салтыков сделал вид, что не расслышал этого замечания, справедливость которого он сам смутно сознавал. Сидя на стуле и устроив поудобнее больную ногу, он принялся составлять реляцию в Петербург.

— Если найдется где победа славнее и совершеннее, — диктовал он, покашливая, — то, однако, ревность и искусство генералов и офицеров, и мужество, храбрость, послушание и единодушие солдатства должны навсегда примером остаться.

Он помолчал и добавил.

— Артиллерия наша сохранила ту славу, которую при всех прочих случаях приобрела.

В это время подскакал Фермор.

— Ваше сиятельство, — сказал он, слезши с коня, — как свидетельствуют донесения командиров полков, наши потери составляют две тысячи шестьсот человек убитыми и одиннадцать тысяч ранеными; корпус римско-императорских войск потерял до полуторы тысяч.

Салтыков встал и перекрестился.

— Ну, а они? Пруссы? — почти закричал он.

— Потери неприятеля составляют семнадцать-восемнадцать тысяч. Пленных взято до пяти тысяч, но сие число за ничтожность почитать можно противу того, которое в Польшу и другие места разбежались. Нами взято двадцать шесть знамен, два штандарта, сто семьдесят два орудия, десять тысяч рублей и до ста тысяч патронов.

— Виктория! Знатная виктория! Но как дорого ты, Русь, за нее заплатила! — Салтыков вдруг всхлипнул. — Велите завтра торжественный молебен отслужить. Кто реляцию-то в Петербург домчит?

Ивонин выдвинулся вперед.

— Ваше сиятельство! Пошлите капитана Шатилова. Он в битве сей немалое участие принял, сможет всякую любознательность удовлетворить. Он контузию получил, но неопасную, и уже на ногах.

— Шатилов? Добро! Тому и быть, — сказал Салтыков. — Ступай, предупреди его!

Проходя мимо давешнего подполковника, Ивонин услыхал, как тот убежденно и решительно говорил:

— Что теперь делать надлежит? Да, конечно, итти на Берлин. Не дать время Фридерику опомниться. На месте главнокомандующего я бы тотчас объявил марш к прусской столице.

Ивонин остановился около Бибикова и, показывая глазами, спросил:

— Кто таков сей подполковник? Знаете вы его?

— Как же не знать! Он состоит в корпусе князя Волконского, определенной должности пока не исполняет. Зовут его — Александр Васильевич Суворов.

Генерал-прокурор сената, Александр Иванович Глебов, был женат на племяннице императрицы Елизаветы Петровны.

Жизнь его протекала безмятежно, если не считать одной заботы: ему вечно нехватало денег. В его поместьях с мужичков взыскивали строго: они трудились на барщине, работали на фабриках, платили подати; нерадивых, лодырей и больных у господина Глебова не было — таких быстро приводили к усердию. Однако доходов нехватало: у государыни была широкая натура, и вслед за ее величеством все сановитое дворянство стремилось жить пороскошнее и повеселее.