Роберт Стивенсон - Сент-Ив (Пер. Чистяковой-Вэр)

— Вы несколько раз, говоря о виконте, повторили слово «большой»! — сказал я. — Но он ведь не может быть необыкновенного роста?

— Нет, — ответил адвокат, — приблизительно вашего роста, как я сказал, давая указания портным и, по-видимому, не ошибся. Но в нем есть что-то повелительное, значительное; у него размашистые манеры; своими колясками, каретами, скаковыми лошадьми, игрой в кости… и уж не знаю еще чем он постоянно привлекал к себе всеобщее внимание и волей-неволей до известной степени внушает к себе уважение. На мысль приходит, что, когда фарс окончится, когда Алена запрут во Флитскую тюрьму, и все дело останется только в руках Бонапарта, лорда Веллингтона и атамана Платова — мир погрузится в сравнительное спокойствие. Но это не относится к делу, — прибавил Ромэн и с усилием отошел от окна. — Теперь, мистер Анн, мы под огнем, как сказали бы ваши солдаты, и нам давно пора приготовиться действовать. Он не должен вас видеть, это было бы гибельно. Теперь виконт знает только, что вы на него похожи, и этого с него более чем достаточно. Хорошо было бы устроить так, чтобы он не подозревал, что вы находились здесь.

— Это невозможно, уверяю вас, — ответил я, — некоторые слуги положительно за него, может быть, даже у него на жалованье, например, Даусон.

— Я тоже так думал! — воскликнул Ромэн.

Когда к подъезду с грохотом подкатила первая карета, адвокат прибавил:

— Во всяком случае, теперь поздно — вот он.

Мы со странной тревогой прислушивались к различным звукам, проносившимся теперь в недавно еще молчаливом доме, к стуку отпиравшихся и запиравшихся дверей, к шагам, проходившим мимо моей комнаты и замиравшим в отдалении. Очевидно, приезд виконта составлял нечто важное, почти торжественное для всей прислуги. Вдруг среди смутного и неясного гула раздался звук быстрых, легких шагов. Мы слышали, что кто-то поднимается по лестнице, идет по коридору, останавливается у моей двери… Вот украдкой и поспешно постучались ко мне.

— Мистер Анн, сэр, впустите меня, — сказал голос Роулея.

Мы с адвокатом позволили мальчику войти и снова заперли за ним дверь на замок.

— Это он, — задыхаясь, пролепетал Роулей, — он приехал.

— Вы говорите о виконте? — сказал я. — Мы так и предполагали. Но договаривайте же, Роулей. Вы хотите сообщить еще что-то, это видно по вашему лицу.

— Мистер Анн, вы правы, — проговорил мальчик. — Мистер Ромэн, сэр, вы друг мистера Анна?

— Да, Джордж, — ответил адвокат и, к моему великому удивлению, положил руку мне на плечо.

— Так вот что, — говорил Роулей, — у меня был мистер Поуль, чтобы сыграть роль шпиона! Я с самого начала так и думал! С самого начала я видел, что он ходит вокруг да около, делая разные намеки. Но сегодня он высказался. Я, дескать, должен говорить ему все, что вы будете делать, и он дал мне вот это, — Роулей показал нам монету в полгинеи, — и я взял деньги… Бейте меня до синяков, — произнес юноша, повторяя слова шуточной клятвы и искоса поглядывая при этом на меня.

Я видел, что он потерялся и сознавал это. Почти в течение одного мгновения выражение глаз Роулея изменилось: многозначительный взгляд превратился в умоляющий, лицо, бывшее лицом сообщника, сменилось физиономией виновного; с этой минуты он сделался образцом хорошо вышколенного лакея.

— Бейте до синяков? — повторил адвокат. — Что с этим безумцем, бредит он?

— Нет, — ответил я, — он просто напоминает мне кое о чем.

— Ну, хорошо, и я полагаю, что он окажется верным малым, — сказал Ромэн. — Итак, вы тоже друг мистера Анна? — прибавил он, обращаясь к Роулею.

— Точно так, — ответил мой слуга.

— Это что-то чересчур внезапное, — сказал адвокат, — но, пожалуй, чувство ваше — искреннее расположение. Я, мистер Анн, верю, что малый честен; он из честной семьи! Ну, Джордж Роулей, вы можете за эту монету при первом же удобном случае сказать мистеру Поулю, что ваш господин не уедет раньше полудня завтрашнего дня, а, может быть, пробудет в Амершеме и дольше. Скажите ему, что у нас здесь пропасть хлопот, что еще большое количество дел должны мы покончить в моей конторе в Гольборне. Передайте ему все это, — продолжал Ромэн, открывая дверь. — Займитесь-ка мистером Поулем и послушайте, что он скажет. Состряпав же это дело, возвращайтесь сюда, да поскорее.

Как только Роулей ушел, Ромэн взял щепотку табака, взглянул на меня немного поприветливее и сказал:

— Счастливы вы, сэр, что ваше лицо служит для вас таким хорошим рекомендательным письмом. Подумайте: я, жесткий, черствый, старый практик, берусь за ваше неприятное, отчаянное дело; этот мальчик, сын фермера, оказывается настолько умным, что принимает подкуп и, как честный малый, приходит объявить вам о том, как он поступил… и все это благодаря вашей наружности. Воображаю, какое впечатление произвела бы она на судей!

— И как при взгляде на меня опечалился бы палач, сэр? — спросил я.

— Absit omen! — благочестиво произнес Ромэн.

В эту секунду я услышал звук, от которого мое сердце сжалось: кто-то тихонько пробовал повернуть дверную ручку; раньше я не уловил шума шагов. С тех пор, как Роулей ушел, в нашем крыле дома стояла тишина; я и адвокат имели полное право предполагать, что мы совершенно одни; было очевидно что новопришедший, кто бы он ни был, явился к моей комнате с каким-то тайным, может быть, даже враждебным намерением.

— Кто там? — спросил Ромэн.

— Только я, сэр, — ответил слащавый голос Даусона, — я от виконта: он очень желает поговорить с вами по делу.

— Скажите ему, Даусон, что я скоро приду, — проговорил адвокат, — сейчас я занят.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Даусон, и мы услышали, как его шаги удалялись по коридору.

— Да, — произнес Ромэн очень тихим голосом и с видом внимательно прислушивающегося человека, — с ним есть еще кто-то, я не могу ошибиться.

— Мне кажется, вы правы, — подтвердил я, — и вот что беспокоит меня: я не уверен, что второй из бывших здесь ушел. Когда шаги приблизились к верхней площадке лестницы, стало ясно, что идет всего один человек.

— Блокада? — спросил адвокат.

— Осада en régie, — заметил я.

— Отойдем подальше от двери, — сказал Ромэн, — и снова рассмотрим ваше проклятое положение. Без сомнения, Ален был подле комнаты. Он надеялся войти и посмотреть на вас как бы случайно. Это ему не удалось, и он сам стал настороже или в виде часового поставил Даусона. Как вам кажется, которое из двух предположений вернее?

— Конечно, он сам поджидает меня, — сказал я. — Но зачем? Он же не может думать остаться здесь на всю ночь.

— Если бы было возможно не обращать на это внимания! Но вот в чем состоит проклятие вашего положения — нам ни в чем невозможно действовать открыто. Я должен увезти вас из дома тайно, точно запрещенный товар, а как сделать это, когда подле вашей двери стоит часовой?