Роберт Стивенсон - Черная стрела (Пер Репина)

Ричард Глочестер вспыхнул.

— Заметьте хорошенько, — резко проговорил он, — я не люблю ни милости, ни торговцев милостями. Сегодня вы положили основание блестящей карьере. Если вы будете настаивать на исполнении данного вам слова, я уступлю. Но клянусь небесами, тем и окончатся мои милости.

— Вся потеря с моей стороны, — сказал Дик.

— Отдайте ему его матроса, — сказал герцог и, дернув лошадь за повод, повернулся спиной к Дику.

Дик не чувствовал ни радости, ни печали. Он слишком многое видел со стороны герцога, чтобы особенно дорожить его привязанностью; возникновение благосклонности герцога и развитие ее были слишком необоснованы и поспешны, чтобы внушить доверие. Одного он боялся — мстительный вождь мог отказать ему в солдатах. Но тут он был несправедлив в своем мнении о чести Глочестера (какова бы она ни была) и, главное, о его решительности. Если он раз счел Дика подходящим человеком для преследования сэра Даниэля, то не изменил бы своего мнения. Он скоро доказал это, крикнув Кетсби, чтобы тот поторопился, так как паладин ждет его.

Дик между тем обратился к старому моряку, который, казалось, отнесся одинаково равнодушно как к осуждению на смерть, так и к последующему избавлению.

— Арбластер, — сказал Дик, — я причинил тебе зло, но теперь, клянусь распятием, я думаю, что загладил его.

Однако старый шкипер только глупо взглянул на него и продолжал хранить молчание.

— Ну, — продолжал Дик, — жизнь все-таки жизнь, старый ворчун, и значит больше всяких судов и напитков. Скажи, что ты прощаешь меня. Если твоя жизнь ничего не значит для тебя, то мне-то она стоила только что начинавшейся карьеры. Ведь я дорого заплатил за это, ну, не будь невежлив.

— Если бы у меня было мое судно, — сказал Арбластер, — я был бы теперь далеко, в безопасности, в открытом море — я и мой слуга Том. Но вы взяли мое судно, кум, и я нищий, а моего слугу Тома застрелил какой-то человек в грубой одежде. Черт возьми! — сказал он и больше ничего не добавил… «Черт возьми» были последние его слова, и бедная его душа отлетела. Я никогда уже не буду больше плавать с моим Томом.

Бесполезное раскаяние и жалость овладели душой Дика; он хотел взять руку шкипера, но Арбластер уклонился от его прикосновения.

— Нет, оставьте, — сказал он. — Вы сыграли со мной дьявольскую шутку, будьте довольны и этим.

Слова замерли на устах Ричарда. Сквозь слезы смотрел он, как бедный старик, сгорбленный от пьянства и горя, медленно, с опущенной головой потащился прочь по снегу, не замечая собаки, взвизгивавшей рядом с ним. В первый раз Дик начал понимать отчаянную игру, которую мы ведем в жизни, в первый раз понял, что раз сделанное не может быть изменено или исправлено никаким раскаянием.

Но у него не было времени на напрасные сожаления. Кетсби собрал всадников; подъехав к Дику, он сошел с лошади и предложил ее Дику.

— Сегодня утром, — сказал он, — я несколько завидовал милостям, которыми вас осыпали, они недолго продолжались; а теперь, сэр Ричард, я от всего сердца предлагаю вам эту лошадь, чтобы вы ускакали на ней.

— Погоди минутку, — сказал Дик. — Эти милости — на чем они были основаны?

— На вашем имени, — ответил Кетсби. — Это главный предрассудок милорда. Если бы меня звали Ричардом, завтра я стал бы графом.

— Ну, сэр, благодарю вас, — сказал Дик, — а так как мне вряд ли придется добиться такого высокого положения, то я заодно прощусь с вами. Не стану притворяться, будто мне было неприятно считать себя на дороге к удаче, но не стану и принимать вид, будто очень огорчен, что это кончилось. Конечно, власть и богатство — славные вещи, но шепну вам на ухо одно словечко: ваш герцог — страшный человек.

Кетсби рассмеялся.

— Зато с горбатым Диком можно далеко уехать, — сказал он. — Ну, да сохранит Господь всех нас от зла! Доброго пути!

Дик стал во главе своих людей и, дав приказание отправиться, поехал вперед.

Он ехал через город, следуя, как он полагал, дорогой сэра Даниэля, и оглядывался вокруг в ожидании увидеть что-либо, что могло подтвердить его предположения.

Улицы были усеяны мертвыми и ранеными, положение последних в этот жестокий холод было гораздо более достойно сожаления. Шайки победителей расхаживали из дома в дом, грабя и убивая, а иногда распевая песни.

Со всех сторон до ушей молодого Шельтона доносились звуки, говорившие о насилии и оскорблениях: то удары большого молота в какую-нибудь забаррикадированную дверь, то отчаянные крики женщин.

Сердце Дика только что пробудилось. Он только что увидел жестокие последствия своего собственного поступка, и мысль о той сумме несчастий, которая накопилась во всем Шорби, наполняла отчаянием его душу.

Наконец он выехал в предместье города и ясно увидел прямо перед собой тот широкий, утоптанный след на снегу, который заметил с вершины колокольни. Он поехал скорее, не переставая внимательно вглядываться в павших людей и лошадей, лежавших по обе стороны следа. Он с облегчением заметил, что все эти люди были одеты в цвета сэра Даниэля, и даже узнал лица тех, которые лежали на спине.

Приблизительно на полдороге между городом и лесом на людей, по следам которых он ехал, очевидно, напали какие-то стрелки: каждый из трупов, лежавших довольно близко друг от друга, был пронзен стрелой. Среди других Дик заметил очень молодого юношу, лицо которого показалось ему странно знакомым.

Он остановил свой отряд, сошел с лошади и приподнял голову мальчика. При этом капюшон спал, и длинные, пышные темные волосы рассыпались по плечам. В то же мгновение мальчик открыл глаза.

— А, укротитель львов! — сказал слабый голос — Она дальше. Поезжайте, поезжайте скорей!

И бедная молодая девушка снова лишилась сознания.

У одного из людей отряда Дика была с собой фляжка с каким-то крепким напитком. Дику удалось привести девушку в чувство. Тогда он взял к себе на седло подругу Джоанны и снова поскакал к лесу.

— Зачем вы взяли меня? — сказала девушка. — Это задержит вас.

— Нет, миссис Райзингэм, — ответил Дик. — Шорби полон крови, пьянства и убийства. А здесь вы в безопасности, успокойтесь.

— Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии, — кричала она, — пустите меня!

— Вы не знаете, что вы говорите, сударыня, — возразил Дик, — вы ранены…

— Нет, — сказала она. — У меня убита лошадь.

— Это все равно, — сказал Ричард. — Вы здесь в открытом месте, на снегу, окружены врагами. Хотите вы или не хотите, я увожу вас с собой. Очень рад этому случаю, потому что таким образом уплачу хоть часть нашего долга.

Некоторое время она молчала. Потом внезапно спросила:

— Мой дядя?

— Лорд Райзингэм? — спросил Дик. — Хотелось бы мне сообщить вам хорошие вести, но у меня нет их. Я видел его раз во время сражения, только раз. Будем надеяться на лучшее.