Всеволод Соловьев - Капитан гренадерской роты

Принц Антон ни на минуту не усомнился в верности этих рассказов. Объявлял всем о том, что Миних уже предложил свои услуги Елизавете. Конечно, после этого он почел себя в праве увеличить число шпионов, приставленных к цесаревне, и дал главному из них, Чичерину, такую инструкцию:

«Если Миних поедет со двора не в своем платье, то поймать его и доставить во дворец. Если же поедет к цесаревне, то взять уже на возвратном пути от нее».

«Так чего же еще дожидаться? — думала цесаревна. — Во дворец появишься — все на тебя косятся, со всех сторон только недружелюбные взгляды видишь. У себя запереться — все равно за каждым шагом следят. Где и нет ничего, так выдумают. Принц Антон зол, а Остерман и того злее, сплетают всякие небылицы и доведут-таки, что правительница подпишет им что угодно».

«Ведь, заставили же ее так неблагодарно, так неблагородно поступить с Минихом, так уж со мной-то разве она поцеремонится; чай, она давно и забыла о том, что я могла выдать ее Бирону и не выдала. Нет! Что будет, то будет, а ждать и терпеть больше невозможно!..»

С этого дня возобновились постоянные и тайные переговоры Лестока с маркизом де-ла-Шетарди.

Маркиз чрезвычайно обрадовался решению Елизаветы, таким образом, в конце концов, он все же достигнет исполнения данной ему его правительством инструкции. Елизавета будет на престоле, немецкое правительство и связь между этим правительством и Западной Европой рушится. Россия снова очутится на востоке, вернется к допетровскому времени. Он не сомневался, что Елизавета — вполне русская по своему характеру, ненавидящая иноземцев, любящая народ свой, сейчас же по вступлении на престол переедет в Москву, знатные люди снова вернутся в свои поместья, флот будет оставлен на произвол судьбы: Швеция и Франция освободятся от сильного врага.

Елизавета любит французов, ненавидит англичан; при ней, конечно, место английской торговли в России займет французская.

Каждый день посылал маркиз свои депеши во Францию, и Версальский двор начал содействовать возбуждению войны между Швецией и Россией. С этой стороны все было хорошо, но маркиз продолжал-таки не понимать Елизавету. Он видел, что от него или многое скрывается, или дело внутри России идет плохо. Сторонники Елизаветы не подают о себе голоса, как будто бы у цесаревны и вовсе нет никакой партии, к тому же скоро до маркиза начали доходить слухи, что Анна Леопольдовна и принц Антон знают о заговоре, и если медлят, то единственно для того, чтобы вернее схватить всех заговорщиков.

Эти слухи были справедливы только отчасти, правительство не знало ничего верного, но основывалось на темных доносах. Все больше и больше начинали подозревать Елизавету. Даже Остерман отказался от своего взгляда на нее и посоветовал принцу Антону всякими способами привлекать на свою сторону гвардейцев.

Принц Антон, конечно, сейчас и последовал его совету. Он начал с того, что велел призвать к себе одного капитана семеновского полка, который не раз выражал свою приверженность к Елизавете.

Капитан явился очень изумленный и перепуганный. Он застал принца вместе с генералом Стрешневым — зятем Остермана.

Принц Антон встретил капитана так милостиво, что тот окончательно смутился и совсем уже не знал, что и думать.

— Что с тобою? — сейчас же спросил принц. — Я узнал, мне сказали, что ты в последнее время очень печален, грустишь, может быть, ты чем-нибудь недоволен?

Капитан мало-помалу оправился от своего смущения и страха и отвечал:

— Как же мне не грустить, ваше высочество? Положение мое плохое, семейство у меня велико очень, а именьишко маленькое, да и далеко, за Москвою, никакого дохода оттуда и получить невозможно.

— Но это еще не Бог знает какое горе! — отвечал принц. — Я ваш полковник и хочу, чтобы все были довольны и счастливы и чтобы вы были моими друзьями! Обращайтесь ко мне откровенно, и я всегда буду помогать вам.

И принц Антон подал капитану кошелек с тремя стами червонцев, а сам поспешно вышел из комнаты.

Изумленный и обрадованный капитан не знал, как ему и поступить теперь. Он не успел поблагодарить принца; что ж, остаться здесь дожидаться его возвращения или уйти?

Стрешнев вывел его из нерешимости.

— Принц, как человек очень деликатный — сказал он. Не любит, чтобы его благодарили. Ты можешь идти домой, да расскажи своим товарищам о поступке принца, у вас в полку мало его знают, мало ценят! Ты сам теперь видишь, что это за золотой человек! Доброта его и любовь к русскому войску беспредельны, а правительница — о ней уж и говорить нечего, она просто ангел! За то их так и уважают во всей Европе. Ну, посуди ты сам, когда у нас до сих пор был такой съезд министров в Петербурге? Все европейские дворы наперерыв спешат выразить свое почтение и преданность правительнице и ее супругу. Да, они не то, что цесаревна Елизавета, ту европейские государи и знать не хотят, да и народ ее не уважает. Вон поговаривают, что она теперь чем-то недовольна, набирает будто приверженцев, только ничего из этого она не сделает, ничего не добьется. Только себя в конец погубит, да погубит и тех приверженцев. Не ей бороться с такими особами, как принц и принцесса. Генерал Стрешнев замолчал, в полном убеждении, что высказал все, что нужно, и что слова его и поступок принца должны непременно подействовать на капитана.

Тот выслушал молча и откланялся генералу. Вернувшись к себе, он, конечно, тотчас все рассказал товарищам и они много смеялись над тем, как Стрешнев взялся не за свое дело, вздумал им зубы заговаривать.

Этот рассказ скоро дошел и до цесаревны, и она не мало ему смеялась.

— Что ж, ничего, — говорила она своим приближенным, — пускай они продолжают так поступать, этим только доказывают, как меня боятся и как сами-то слабы.

Но все же ее положение было далеко не блестящее, надзор за ее действиями был еще усилен.

Однажды Лесток, выходя из дворца Елизаветы, чуть было не попал в руки шпионов. За ним уже бежали и он едва-едва спасся, скрывшись в дом одного своего знакомого. Он так перетрусил, что перестал выходить из дому и объявил присланному к нему секретарю шведского посланника Нолькена, чтобы теперь тот и не ждал его к себе, потому что, как только он выйдет на улицу, так будет сейчас же арестован. И говоря это, он весь так и трясся от страха, при малейшем шуме хватался за голову и повторял:

— Что ж, ведь, я погиб теперь, погиб, да и все мы погибли — того и жди, что цесаревну отравят или зарежут.

Мавра Шепелева ходила по комнатам как потерянная и все охала. За обедом и ужином она глаз не спускала с цесаревны, отведывала прежде сама всякое кушанье. Один раз ей даже показалось, что она отравлена, и хотя Лесток и разуверял ее, но она чуть было серьезно не разболелась от страха.