Юрий Щеглов - Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Умен ты, князь. Недаром государь тебя жалует.

Ничего, придет час — то ли запоешь?! Боком тебе выйдет шутка да ребра сломит.

Иноземцы, несмотря на острое любопытство и стремление понять суть русской жизни, нового приближенного царя не опасались, открыто при нем высказывались, требуя и его мнения. Усердствовал в том больше иных богатый купец Готфрид Майер. Ходил вооруженный, со свитой, окольцованный слугами, имел грамоту от царя, знался с попом Сильвестром и Алешкой Адашевым и чуть ли не каждый день сносился с князем Андреем Курбским. Цеплял он Малюту, где бы ни заставал. Русским владел отменно и в толмачах не нуждался. При нем состоял юнец в шляпе с перьями и чернильницей из серебра у пояса. Листы бумаги он носил в мешочке, похожем на большой кожаный кисет. Чуть что — хвать дощечку и вжик-вжик пером. А то и на плечо холуя обопрется и застрочит ловко. Малюта наблюдал сию процедуру не раз и велел дьяку Ивану Михайлову подобного же грамотея для собственных нужд подыскать. В памяти все любопытное царю не удержишь. Народ московский словоохотлив и несдержан, а слухи, что огонь в иссушенной степи, переползают с места на место неостановимо. Однако диктовал Малюта грамотею не прилюдно и только ему самому внятными реченьями. Письменных изветов приказы получали предостаточно, однако извет краток, в нем мало подробностей, а языком сколько нашлепаешь, в том числе и небывальщины?!

— Небывальщина, — учил Алексей Данилович Басманов, — весьма важна. Ее, как стружку, в сторону отметай. Без небывальщины, однако, до сердцевины не доберешься. Небывальщина почти всегда глубоко запрятанное намерение обнажает. Чего хотелось бы изменнику, как иначе узнаешь?

Изворотлив Алексей Данилович и за то царем ценим. Изворотлив не как приказная строка, а как доблестный воин. Изворотливостью и храбростью он крымчаков дважды недавно побеждал с горстью верных слуг.

— Обиделся я на татар, — смеялся Басманов. — Отдохнуть как следует не дали. А я рязанские свои земли более остальных люблю. Какая тишина и какой простор! Охота знатная!

Путь к сердцу государя пролегает не только через личную преданность, но и через воинскую доблесть. Малюта хорошо отдавал себе в том отчет. Ничто так не трогало Иоанна, как смелость. И Алексей Данилович Басманов быстро за последние год-два набрал силу, хотя знатностью уступал в Боярской думе едва ли не каждому. Он и князем-то не был.

— Ты, Григорий, — обратился Басманов к Малюте, когда заметил, что царь его к Тайницкой башне приспособил, — застенком не брезгуй, но и про доспехи не забывай. Царю стрельцом везде служить почетно.

«Это правильно, — подумал Малюта, — но надобно еще уметь служить!» Надо научиться служить! Позднее недоброжелатели про того или иного придворного сплетничали: мол, попал в случай. А ты попробуй попади! Царь не дурак, одной лестью и ласкательством его не купишь. Ему подавай дело. А пустых ласкателей у государя и без тебя предостаточно. Вот Малюта сам себя и учил, сам себя из грязи за волосы вытаскивал. Пятки холопам да изменникам любой сноровистый жечь осилит, а в душу к царю проникнуть дано единицам. Малюта лез наверх по душу Иоаннову. Он не просто в случай мечтал попасть. Ему большего требовалось — Иоанновой дружбы. Чтобы царь без него, без Малюты то есть, места себе не находил и прежде, чем с Сильвестром и Адашевым, с ним советовался. Вот чего Малюта исподволь добивался. И запомнил он тот день, когда врата открылись. Иоанн глянул зорко оком приуженным и будто бы даже злым, но Малюта сообразил: все! Теперь он от меня никуда не денется. Никуда! Теперь — до гробовой доски!

А случилось то необычайным — особенным — образом. Едва Малюта вышел из кремлевских ворот и окунулся в солнечную светлую — весеннюю — погоду, как напротив ему Готфрид Майер попался, будто поджидал, кем-то подставленный. Когда вечером с Прасковьей он поделился, так и выразил охватившее тогда чувство:

— Ей-богу, как подбросил кто немчина мне: вроде толкнул!

Готфрид Майер сразу в Малюту и впился, жалобой размахивая:

— Не ведаю, к кому обратиться — в какой приказ идти?! Всемогущему государю челом хочу бить! Обошли лукавые и неправедные, и потери я несу огромные. В другой державе, например в Польше, я бриг бы снарядил и в погоню кинулся, а у вас тут и порядочного порта нет, и до моря не доберешься.

Выяснилось, что товар у Готфрида забрали какие-то венецианцы, по именам лишь известные, составили обоз и исчезли, посмеявшись над его самоуверенностью, царской грамотой и засыпав ложными обещаниями.

— Такого со мной на Руси еще не происходило! Полагаю, что морем они уйдут к ганзейцам. Или далее — к англичанам. А как догонишь? — сокрушался обманутый купец. — У вас ни флота, ни кораблей, да и моря-то с портами нет. Страна без моря — не страна.

И еще о массе всяких событий Готфрид Майер распространялся, собрав вокруг изрядную толпу. Вечером Малюта передавал Прасковье:

— Я стою слушаю — язык за зубами держу. Немчин клятый, любое переиначит. Так ему, сквалыге, и надо! Везде хвастает царской милостью. Море ему подавай! Корабли для погони. Я моря того в глаза не видел, и живу!

— И я моря не видела, — ответила, печалясь, Прасковья. — Где уж нам до моря добраться. Тут на речку сходить — заботы из всех углов смотрят.

Малюта успокоил немчина и направил в Посольский приказ к дьяку Висковатову. Он каждого иноземца туда нацеливал: пусть разбираются. Иоанн не любил, когда жаловались приехавшие из-за рубежа.

Отбоярившись от немчина, Малюта отправился дальше в город и возвратился после полудня прямо к царю. Иоанн как раз собирался в Столовую комнату. За обедом он бывал особенно добродушен. Присутствие царицы Анастасии оказывало на него благотворное действие. Кто из ближнего окружения хотел обратиться с просьбой или за какой милостью, ловча, подстерегал известный момент. Умело пользовались этой чертой Иоанна и друзья, и советники, и радетели за землю Русскую. Набиравшийся опыта Малюта к царю никогда не набивался, но постоянно был под рукой. Иоанн всегда знал, где новый фаворит находится, куда пошел и зачем. Едва Малюта возвращался откуда-нибудь, Иоанн за ним посылал, а слать недалеко. Умел Малюта быть рядом.

— Лишь Васька Грязной ступил за порог, чтоб кликнуть меня, — рассказывал он Прасковье, — как я уже перед светлыми очами государя оказался. Он сразу спросил, кого видел, что слышал, исполнил ли его волю. Я все по порядку выложил, как монеты на стол. И про немчина не забыл. А он этого поганого немчина очень высоко держит. И часто зовет утром для расспросов, угощает сладко и шлет на дом яства, к которым мошенник на родине привык. Здесь, Прасковьюшка, стой да смекай да промашки не дай! А немчин мне, ей-богу, поперек горла! Шпик он, и больше ничего! Однако государю прямо не отрежешь. Его подвести к тому надо.