Геннадий Ананьев - Бельский: Опричник

Устами царевича мед бы пить. Иное говорил Борис Бельскому в его кремлевском доме:

— Придется тебе, Богдан Яковлевич, ехать воеводою в Нижний Новгород. Такова воля царевича, государя нашего. Но я советую тебе не сразу ехать в Нижний, проводи сначала Марию Нагую и ее сына Дмитрия в Углич, устрой их там, вот тогда…

Не назвал Марию Нагую царицей, а сына ее Дмитрия Ивановича царевичем. Явно, не оговорился, и это о многом сказало Богдану.

До прихода Годунова Бельский гадал, кто напустил на него толпу и ради чего? Твердого ответа, однако же, не находилось. Возникала мысль, что не обошлось без Годунова, вместе с тем он подозревал в такой же мере и других, кто опален был при Грозном, считая виновным его, и вот теперь нашли способ отомстить. А таких много. По пальцам не пересчитаешь. Но как только Борис Федорович переступил порог дома и начал разговор вроде бы недоумевающий (отчего это шум-гам?), на самом же деле решительно-деловой, Бельский окончательно понял: он, коварный, науськал. Он, и никто другой.

— Ты говоришь в Нижний Новгород на воеводство? Но я же, по духовной покойного царя, член Верховной боярской думы, а нарушать волю покойного — страшный грех.

— Я говорил об этом царю Федору. Его ответ такой: никто не гонит его из Верховной думы, но ради покоя в Москве дума какое-то время обойдется без тебя.

— Пойду сам ударю челом царю.

— Не стоит усугублять. Еще дальше может заслать.

— А если Верховная дума замолвит слово? Давай соберем верховников.

— Что — верховники. Князь Мстиславский слышал мое слово от имени царевича, государя нашего, но не предложил своей защиты. И потом, если слово царское сказано, вправе ли дума, хотя и Верховная, перечить? Так и до крамолы рукой подать.

Вот в какую сторону повернул. Впрочем, в чем-то он прав, нужно подчеркнуто послушно принять временную ссылку, а потом, спустя малое время, начать хлопоты о возвращении. Через жену Годунова. Она из рода Бельских, в девичестве Мария Скуратова, его, Бельского, двоюродная сестра. Через жену Федора Ивановича, тоже близкую родственницу. Жены правителей отличаются сердобольством и могут повлиять на своих мужей.

Из любой, однако, неприятности можно извлечь выгоду. Теперь он, не вызывая подозрения, может взять с собой столько слуг, сколько посчитает нужным, а Хлопка отправит на исполнение урока, когда они отъедут подальше от Москвы. Например, из Мытищей.

— Хорошо. Послезавтра я выезжаю. Поезд с царицей и царевичем буду ждать в Дмитрове. Во дворце покойного князя Владимира Андреевича. Условлюсь об этом с Афанасием Нагим, который поедет с сестрой своей в Углич и останется там при ней, как мой глаз.

Вот тут Борису Годунову упереться бы рогами, но он посчитал, пусть Афанасий Нагой едет, чтоб меньше было повода злобным языкам судачить. Потом, когда подоспеет время, его можно будет удалить. И не предполагал он, что совершает поистине роковую для себя ошибку.

— Заверяю тебя, — горячо пообещал Годунов. — Найду возмутивших на тебя народ и накажу. Теперь же велю сопроводить тебя домой паре десятков детей боярских. Для охраны.

Накажу. Велю. Это уже через край. И тоже не оговорка. Похоже, уверен, что любое его слово, любое действие не вызовет противодействий или просто недовольства царевича.

А как будет потом, после венчания Федора Ивановича на царство? Приструнит шурина или отдаст власть в его руки, сам же станет молить Господа, как чернец или постник о ниспослании Руси благоденствия? Впрочем, что сейчас гадать, жизнь покажет, как все повернется. К добру ли, к худу ли.

Два десятка детей боярских ждало Богдана у Фроловских ворот, якобы, для охраны. Какое кощунство! Знает же Годунов, что никто больше пальцем не тронет оружничего: игрище закончено, скоморохи разошлись. Иное сокрыто за заботливостью о безопасности — желание не выпустить ни на минуту из своего глаза соперника, боязнь ответного шага. Главное, как начинал понимать Бельский, Борис не хочет ни в коем случае его встречи ни с кем из членов Верховной думы, о чем Богдан не помышлял. А зря. Можно было бы и побороться. Но Бельский не решался идти на риск, определив бороться с Годуновым без спешки и с основательной продуманностью.

Вот так, под конвоем, и вполне внешне покорный судьбе, он подъехал к воротам своей усадьбы.

— Возвращайтесь в гридни. Вы свободны.

— Но нам велено…

— Кем велено? Кто кроме государя может велеть обо мне? Я просил проводить меня, теперь вы мне не нужны. У меня есть силы самому постоять за себя. Поезжайте, не сомневаясь.

В ворота он въехал, лишь сопровождаемый стремянным.

Никто из дворни не спал. Обсуждали необычное происшествие, недоумевая, кому мог наступить на хвост их добрый хозяин. Настроение у всех воинственное: готовы были встать стеной на защиту своего барина, а боевые холопы так и не сняли доспехов.

Легким поклоном поблагодарил Богдан слуг и повелел им:

— Идите почивать. Все уладилось. Только ты, Хлопко, повремени.

Когда все разошлись, хозяин заговорил с воеводой боевых холопов.

— Кое-что меняется. Завтра тебе не выезжать. Послезавтра выезжаем вместе. До Мытищ — стремя в стремя, оттуда твой путь тот, о котором мы с тобой условились. Усиль на ночь охрану усадьбы.

— Все понял.

Жена тоже не спала. Вся в слезах. Кинулась в объятья мужа и зашлась в рыдании. Немного успокоившись, заговорила:

— Все передумала. Страшно. Неужели от царевича Федора идет?

— Нет. От родственничка нашего Бориса Годунова. В этом я уверен, хотя, думаю, он назначит виновных и сурово покарает их. Нам же с тобой; ехать в Нижний Новгород.

— Ссылка?! О, Господи! За что?!

— Нет. На воеводство.

— Не все ли равно?!

— Не гневи судьбу. Все образуется. Нижний — не келья в Кирилло-Белозерском монастыре и не Соловки. У нас там и усадьба от города рядом, в самом городе дом не хуже этого, московского. Хочешь в нем будешь жить, хочешь в Никольском. Лишнего с собой везти нет нужды. Послезавтра выезжаем. Предусмотри лишь необходимое в пути. Но я не сразу в Нижний. Туда тебе одной ехать. Я провожу царевича Дмитрия до Углича, а уж оттуда — на воеводство свое. Ты жди меня в Никольском. Во дворце поместья.

Окончательно успокоив жену, твердо пообещал:

— Через два-три года непременно воротимся сюда.

Забылись они в ласках до утра, однако, напомнило оно суровой действительностью: нужно собираться в дорогу. У Богдана же еще большая головная боль — подмена царевича Дмитрия. Он отчего-то был твердо уверен, что Хлопко найдет подходящего мальчика, мамок же царевича можно будет отпустить в Москву, заменив их своими уже в поместье, куда он намеревался привезти царицу Марию Нагую с сыном, ибо оно почти на самом пути из Дмитрова в Углич; но куда упрятать самого царевича? В одно из своих имений? Рискованно. Тайный дьяк в угоду Борису навербует себе соглядатаев во всех его имениях. Даже в том, полутайном, близ Волоколамска. Поэтому нужно искать семью из дворян со славным прошлым, но теперь обедневших. Не открываясь им, придумать правдоподобную сказку.