Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

Индейцы поспешно начали приготовлять еду, но с удивлением и беспокойством следили за тем, как много новых «сынов Солнца» входит в деревню. Припасов не хватало на всех. Чтобы не рассердить белых людей, вождь приказал принести все оставшееся пальмовое вино.

Опьяневшие от незнакомого напитка, испанцы не сводили глаз с индианок, подававших им кувшины. Обнаженные тела женщин, казалось, горели в красных отблесках факелов.

Никто не удерживал бородатого великана солдата, который вдруг вскочил и схватил одну из женщин. Пронзительный вопль заглушил шум праздника.

Вождь тоже вскочил со своего места и быстрыми шагами подошел к бородачу, но тотчас получил удар кулаком в лицо. Другой солдат, подбежавший с несколькими своими товарищами, вырвал у вождя из мочек ушей золотые палочки. Вождь упал. В одно мгновение почти все белые поднялись и бросились на индейцев.

Рамирес вдруг протрезвился, увидев у многих солдат ножи к руках; некоторые испанцы начали пробиваться сквозь толпу к женщинам. Помещение наполнилось воплями ужаса и пьяным хохотом. На земле уже лежали бездыханные тела индейцев. У входа в малоку создалась невообразимая давка, люди падали, безжалостно топтали друг друга. Женщины пытались спастись бегством, но солдаты догоняли их, хватали и волокли в хижины, откуда вскоре послышались шум и приглушенные крики.

Рамирес пробился сквозь толпу, взял Туахалу за руку и вытащил из помещения. Она пыталась вырваться, упершись свободной рукой ему в грудь, но, видя, что это не удается, укусила его, и Рамиресу пришлось отпустить ее. Тут девушка увидела, что к ней приближается несколько белых, и остановилась. Один из солдат, смеясь, похотливо потянулся к ней.

Выдернув клинок, Рамирес бросился на него и ударом в грудь повалил на землю. Его товарищи отступили. Рамирес повернулся к Туахале, неподвижно стоявшей на прежнем месте.

Он стал уговаривать девушку, пробовал успокоить ее, но она, не замечая его, не сводила глаз с освещенной факелами хижины. Оглянувшись, он увидел ее отца, вождя племени, лежавшего у входа на мокрой и изрытой земле. Мимо трупа с пьяными криками пробегали солдаты. Орельяна, только что выскочивший из малоки, подбежал и пронзил одного из них шпагой.

— Дураки! — закричал он на остальных.

Но в других местах поселка грабежи и насилия продолжались. Сам Писарро велел разложить костер и пытать индейцев огнем, чтобы выведать, где у них спрятано золото. Зло рассмеявшись, Орельяна бросил Рамиресу:

— Смотрите! Генерал ничуть не умнее последнего своего солдата!

Индейцы рассказали, что золота в селении нет и что дорогу в страну, которую белые люди называют Эльдорадо, знал только их вождь. Притащили вождя — может быть, он еще жив? Убедившись, что сердце индейца не бьется, Писарро приказал разыскать солдата, ударившего вождя ножом в спину, и хотел его повесить.

В это время из крыши малоки вырвалось высокое пламя, осветившее поселок. Пожар перекинулся на легкие крыши хижин, раздался визг, из дверей начали выскакивать темные силуэты, тотчас скрывавшиеся в лесу.

Рамиресу удалось задержать Туахалу; почти без сопротивления она пошла за ним на открытую площадку посреди деревни, где пламя пожара не было так ощутимо. Понемногу здесь собрались все испанцы. Своим круглым щитом лейтенант защищал Туахалу от носившихся в воздухе искр и ревниво следил, чтобы солдаты не подходили к ней.

Наконец крики в поселке утихли. Писарро подошел к Орельяне.

— Вся банда словно сквозь землю провалилась!

Орельяна, не скрывая насмешки, заметил:

— Если бы ваша милость послушались меня, мы уже знали бы, где искать Эльдорадо…

Писарро бросил на него злобный взгляд. Но, очевидно, поняв, что разумнее было не нападать на индейцев, промолчал.

— Кстати, у нас есть пленница, — продолжал Орельяна.

— Ну? — Девка?

— Дочь вождя. Может быть, она расскажет нам все, что нужно, вот она рядом с лейтенантом. Это он захватил ее.

Писарро быстро подошел к Рамиресу и посмотрел индианке в лицо.

— Она что-нибудь сказала?

— Ни слова, ваша милость.

— Позвать переводчика! Человека с плетью сюда! — крикнул Писарро стоявшим поблизости солдатам.

Рамирес не двинулся с места.

— Ваша милость! Я не потерплю, чтобы ее били!

Писарро удивленно поднял брови. Потом расхохотался и воскликнул:

— Карамба! А если я велю повесить ее за волосы?

Пламя костра ярко освещало лицо Рамиреса. Рядом с приземистым, коренастым генералом он выглядел великаном.

Орельяна подошел к Писарро и положил ему руку на плечо.

— Девчонка все равно ничего не скажет или наврет с три короба. По-моему, надо оставить ее под присмотром лейтенанта, пока она не заговорит сама. Да и у нас будет заложник, если дело дойдет до боя.

— Хорошо, — согласился наконец Писарро. — Но если она сбежит, лейтенант, вы поплатитесь головой!

Ночь испанцы провели на окутанной клубами дыма и освещенной пламенем пожара площади поселка, сняв шлемы, расстегнув кожаные камзолы и поглядывая время от времени на кроваво-красное небо. Забрезживший рассвет застал их среди груд золы и пепла, развеваемых ветром; то здесь, то там у края пожарища лежали скрюченные тела убитых.

Проклиная все на свете, воины надели нагрудники, подобрали свое оружие, щиты и стали подгонять измученных индейцев, с неохотой взваливавших на себя поклажу. Наконец отряд длинной цепочкой снова потянулся сквозь девственный лес. Впереди шла группа индейцев, прорубавших проход в зарослях. Вдруг один из них уронил топор, схватился за горло и рухнул на землю. Его подняли и увидели длинную оперенную стрелу, глубоко вонзившуюся ему в шею.

Лес словно ожил, вокруг испанцев гулко затрубили рога, завыли боевые раковины. С хвоста колонны индеец принес известие, что капитан Мурильо, старый соратник Писарро, ранен стрелой в глаз. Загремели выстрелы из аркебуз. Рога и раковины ненадолго замолкли, но потом заревели снова, в кустарнике послышался шорох, и из чащи опять посыпались стрелы.

Испанцы стали поспешно уходить. Рамирес шел вплотную за Туахалой, стараясь прикрыть ее своим щитом. Вечером на привале не досчитались более тридцати индейцев с грузом; капитан Мурильо скончался, у многих солдат, тела которых были защищены доспехами, на лице и руках зияли глубокие раны от стрел.

В течение нескольких последующих недель испанцы почти ежедневно подвергались нападениям. Зажатые на узкой тропе, прорубленной в чаще передовым отрядом индейцев-носильщиков, они были беззащитны против вражеских стрел. Солдат охватил страх и озлобление. Голод, вновь наложивший печать на их лица, не так изнурял людей, как эта вечная угроза смерти. Сам Писарро был на грани отчаяния, и только огромный авторитет, которым Орельяна пользовался среди солдат благодаря своему хладнокровию, спасал отряд от полного разложения.