Николай Данилов - Кордон

На самом же деле в том, что русский фрегат покинул место стоянки, ничего невероятного не было. В то время, когда корабельный врач Вильчковский, «опечаленный» повальной болезнью своих моряков, беседовал с французами на «Форте», а позднее Фебрие де Пуант на «Президенте» неумышленно, разумеется, усыплял бдительность английского союзника, Изыльметьев энергично действовал. Он приказал с наступлением темноты выйти на шлюпках на остров Сан-Ларенцо и вывезти оттуда подкрепивших здоровье людей. Пресная вода была полностью заготовлена предыдущей ночью. Серьезным препятствием был штиль. И если английский и французский адмиралы не без основания считали, что при безветреной погоде выход в открытый океан паруснику без парохода невозможен, то Изыльметьев и тут применил морскую смекалку. Пристально наблюдая за погодой, бывалый моряк догадался, что за мертвым штилем, мористее внешнего рейда пятью-шестью милями, дуют, пусть легкие, свежие бризовые ветры. Заставив накануне мичмана Фесуна подняться на вершину грот-брам-стеньги, Изыльметьев велел ему всмотреться в море. С тридцатиметровой высоты молодой офицер разглядел за рейдом легкую зыбь. Тогда-то и созрело у командира корабля окончательное решение— оставить место стоянки наступающей ночью. Он сделал отвлекающий противника маневр — послал врача Вильчковского к французам за медикаментами. Как только доставили с острова больных, капитан-лейтенант приказал бесшумно выбрать становые якоря. Уже на дрейфе {Дрейф — перемещение судна под влиянием ветра или течения} спустили гребные суда. Теперь предстояло сделать самое главное, чего не приходило на ум ни английскому, ни французскому адмиралам. Гребные суда взяли фрегат на буксир, беззвучно и медленно в ночной мгле потащили его за собой. Матросы по-бурлацки, на мускулах, натурой, волей и мужеством утянули корабль в океан. Утром ловко поставили подготовленные паруса. В них упруго уперся свежий тропический муссон, и от фрегата едва заметно поплыла назад серая гористая перуанская земля. «Аврора» взяла курс на северо-запад, к восточным берегам России, к заливу Де-Кастри.

Кораблю предстоял длинный и тяжелый путь из южного полушария в северное, из восточного в западное, через экватор, субэкваториальный, тропический, субтропический и умеренный климатические пояса. Фрегат поджидали свирепые ураганы и бури с ливнями и снежными зарядами, веселые попутные ветры и нудные мертвые штили, жара и холод. Кого-то в пути измотает непосильный матросский труд, кого-то свалит в постель хворь, а кого-то доведет до савана неизлечимая болезнь. Однако никто не сумеет предсказать точно, что ожидает людей впереди, каким еще испытаниям и лишениям подвергнет военных моряков этот буйный Тихий океан. Их, дерзнувших без остановки пройти от материка до материка, неминуемо ждут невзгоды и беды. Но все это будет потом. А пока «Авроре» надо уйти от погони…

Дэвид Прайс сорвал свой первый гнев на французском адмирале.

— Что означает ваш вчерашний визит? — негодуя спросил он. — Как понимать вашу успокоительную речь? Вы что, заодно с русскими?

Таким сердитым и раздражительным Фебрие де Пуант союзника видел впервые. Обескураженный случившимся, француз не находил слов. Он со сконфуженной физиономией недоуменно пожимал плечами:

— Кто бы мог подумать! В штиль уйти в океан! Неслыханная история!

— Вы, может, скажете, вообще здёсь не было русских? — наседал англичанин. — Возможно, заверите меня, что никакая «Аврора» не стояла, а парил над рейдом «Летучий голландец»?

Потом Дэвид Прайс обрушился на своих капитанов. Он обвинил их в вопиющей беспечности, обозвал бездельниками и ротозеями. Венцом его негодования был приказ о пленении русской маленькой яхты князя Любимова-Ростовского «Рогнеда».

Долго бесновался Дэвид Прайс, но не сделал главного — не послал за «Авророй» погоню. Не решился он на это по двум причинам. Во-первых, потому что в гавани стоял штиль и вывести эскадру на гребных судах считал делом безнадежным; во-вторых, у него не было официального распоряжения топить русские корабли. Долгожданный пароход «Вираго» где-то еще в пути и неизвестно какую корреспонденцию он доставит. Пленение русской яхты «Рогнеда» Дэвид Прайс, если потребуется, может в любое время обосновать. Суденышко князя Любимова-Ростовского шныряло по бухте мимо кораблей обеих союзных держав. Потом этот любитель-путешественник навещал экипаж «Авроры». Словом, владельца «Рогнеды» вполне можно обвинить в шпионаже. С русским фрегатом дело обстояло сложнее.

Холодная рассудительность, медлительность и нерешительность — отличительные черты многих англичан. Они в полной мере свойственны и Дэвиду Прайсу. После ареста русских мореплавателей-любителей контр-адмирал часа два ходил по верхней палубе «Президента», мучительно соображая, что предпринимать дальше, чтобы отомстить ненавистным русским за их дерзкую выходку. Однако адмирал скоро остыл и мысли заработали по-другому. Он стал испытывать некоторую неловкость. «Что проку от суденышка с командой в восемь человек? — подумал Дэвид Прайс. — А какие у меня основания обвинить владельца яхты в шпионаже? Любимов-Ростовский называет себя князем. Возможно, он даже близок к царскому двору… Конечно, все средства против русских, несмотря на их знатность, были бы хороши, если началась с Россией война. Но ведь никому неведомо, какое известие доставит этот медлительный, как черепаха, пароход «Вираго». А вдруг войну отсрочили? И даже может случиться такое, чего совершенно не ожидаешь: улучшатся дипломатические отношения Англии с Россией. Все может быть — политика штука капризная и непостоянная. Тогда как, чем буду аргументировать пленение яхты? «Вы осел, господин Прайс! — скажут в Лондоне. — Обостряете отношения с русскими в то время, когда правительство Англии делает все возможное, чтобы Россия не заподозрила нас в подготовке к войне…»

От таких мыслей адмиралу стало не по себе. Он готов был распорядиться выпустить русских из-под ареста, извиниться перед ними и вернуть яхту. Но тогда как поймут его подчиненные? Наш командующий, подумают они, начал действовать как испорченный компас. «У вас, господин Прайс, — съязвит Фебрие де Пуант, — кажется, появились симпатии к русским?»

Адмирал ловил себя на мысли, что с момента пленения яхты его стал больше беспокоить факт ареста восьми русских моряков, чем уход из-под носа военного фрегата.

«Что сделано, то сделано, — заключил Дэвид Прайс. — До прихода «Вираго» распоряжения менять не буду…»

Так долго и с нетерпением ожидаемый пароход прибыл в порт Калао 7 мая. Он доставил чрезвычайно важное официальное сообщение: в марте 1854 года Англия и Франция вступили в войну с Россией.