Наталья Иртенина - Нестор-летописец

— Моего сына Георгия, — промолвил варяг и стал еще мрачнее.

— Мы расспросим его при тебе, боярин, и ты все узнаешь, — сказал Мономах.

— Хорошо.

Воевода послал раба за Несдой. Пока того разыскивали в хоромах и во дворе, варяг разродился еще одной краткой речью:

— Если малец поможет найти убийцу, я выкуплю его из холопов.

— Вряд ли, — невозмутимо ответил воевода. — Я и сам не раз хотел это сделать.

— Что значат твои слова, боярин?! — вопросил Мономах.

Янь Вышатич пожал плечами.

— Этот отрок знает свою судьбу и не торопит события.

— Свою судьбу никто не знает! — возмутился молодой князь.

— Кто слышит в сердце зов, тот знает.

— Я тоже чувствую в своем сердце зов, но не могу сказать, какова будет моя жизнь, — пылко спорил Мономах, набычив кудлатую голову.

— Судьба князя вдвойне непредсказуема. Тем паче — младшего из князей.

— Ты сказал это так, будто младший князь — изгой и неудачник! — словно промасленный светильник, вспыхнул Владимир Всеволодич. — Я не таков. Лучше княжить в малом граде и быть прославляемым, чем сидеть на великом столе и слышать плевки черни.

— Но еще лучше, конечно, сидеть на великом столе и быть прославляемым.

— Ты насмехаешься надо мной, боярин? — озадачился Мономах.

— Прости, князь, — воевода склонил голову, — но великого княжения тебе не заполучить.

— Думаешь, я жажду его, как дядя Святослав? — с презрительной миной молвил князь. — Я знаю себе цену и не стану торопить события…. — Он осекся. — Я повторил твои слова?

— Видишь, князь, — улыбнулся воевода, — ты тоже знаешь свою судьбу.

В дверях светлицы бесшумно возник отрок. На бледном худом лице ярко горели щеки и глаза.

Мономах порывисто шагнул к нему.

— Ну здоров будь, купец!

— И тебе, князь, поздорову жить, — выдавил Несда.

— Возмужал ты. Когда я видел тебя в последний раз, ты был щуплым мальком. А теперь смотри, усы растут.

— Еще не растут.

Несда застенчиво провел пальцем под носом, где едва темнел пух.

— Помнишь Георгия? — спросил Мономах, глядя в упор. — У тебя хорошая память, ты не мог его забыть.

Отрок медленно кивнул.

— Мы искали тебя целый год после того, но не нашли. Убийцу Георгия мы тоже не нашли.

Мономах сел на лавку, не спуская глаз с Несды.

— Расскажи, что ты помнишь, — попросил варяг.

Холоп вытер вспотевшие ладони о рубаху и заговорил бесцветным голосом:

— Мы ждали волхва у капища. Он появился и разжег огни. Князь с Георгием обнажили мечи и пошли к нему. Георгий оказался впереди. Волхв убил его своим мечом. Он был очень быстр и сразу пропал с капища. Князь упал вместе с Георгием, потом побежал за волхвом…

— Ты видел его лицо? — вскрикнул Мономах, сидевший беспокойно, как на сушеном горохе.

— Он был в клобуке.

— Утром на капище нашли брошенный плащ, — сказал варяг, не поднимая головы. — Он не принадлежал ни Георгию, ни княжичу. Этой был твой плащ?

— Нет.

— Тогда он принадлежал убийце. Как же ты не видел его лицо, если он бросил плащ, прежде чем убежал с капища?

Несда пошатнулся. Тяжелый взгляд Симона придавил его, как рухнувшее на дровосека дерево.

— Я был далеко, — выдохнул отрок. — Не разглядел.

— Лжешь! — Мономах рывком поднял себя, схватил костлявое плечо Несды, больно сжал. — Я наткнулся на тебя совсем близко к капищу.

Холоп закашлял. Щеки вспыхнули ярче, голос охрип:

— Я хотел помочь Георгию. Я видел только его.

Князь оттолкнул Несду и, сердясь, ушел к слюдяному окошку. Поглядел во двор, сложив руки за спиной.

— От него никакого проку!

Добавил гневно:

— Мог бы стать епископом, а прозябает в холопах!

— Постой, князь, — молвил Симон. — Не серчай на мальца. Ты ведь тоже не разглядел волховника. — Варяг понурился. — Видно, зря все это. Бог судил — не найти мне убийцу сына. Да и если б малец запомнил волхва, что с того? Больше трех лет прошло. Его ни в Киеве, ни поблизости, верно, давно уж нет.

Мономах резко развернулся.

— Ты смирился, Симон?

— Нет, князь. — Варяг качнул крупной головой. — Когда придет мой срок стать перед Господом, я скажу: прежде чем судить меня, дай мне посмотреть на того, кто погубил моего сына. А потом скажу: суди его, Господи, прежде меня, ибо если не увижу, как казнишь его, не успокоюсь.

Он поднялся и, прогибая скрипучие половицы, пошел из хором.

Мономах оглянулся на прощанье.

— Ленивому рабу холопий хлеб слаще, — презрительно бросил он Несде.

Янь Вышатич оставался неподвижен. Видя его погруженность в раздумья, отрок попытался ускользнуть.

— Сядь! — раздался голос воеводы.

Несда обреченно вернулся, присел на край лавки.

— Князья бывают несправедливы, верно? Особенно когда чего-то не понимают… Или им чего-то недоговаривают. А то и лгут в глаза.

Несда притих, как мышь в норе, перед которой замерла кошка.

— Я знаю тебя без малого три года. Ты никогда не вытирал об себя руки во время разговора. Почему ты дрожишь?

— Зябко, — прохрипел Несда.

— Налей себе меду.

Отрок плеснул в серебряную кружку золотистой хмельной сладости из малой корчаги. Немного отпил.

— А теперь расскажи мне правду. Почему ты солгал им?

— Не знаю…

Несда припал к кружке и долго высасывал ее содержимое, стуча зубами о край. Наконец набрался смелости:

— Я видел лицо того волхва на капище Лысой горы. И видел его прежде, на митрополичьем дворе.

— Что он там делал? — усмехнулся воевода.

— Он… он сотник владычной дружины.

Боярин оторвал спину от стены. На скулах задвигались желваки.

— Ты не ошибся? Пламя костра в ночи иногда играет такие шутки.

— Это был он. Комит Левкий Полихроний.

— Комит Полихроний, — задумчиво молвил воевода. — Я знаю его. Он сейчас здесь, в Вышгороде. Сидел на пиру. Он знает тебя?

Несда сильно мотнул головой.

— Что он делал на Лысой горе?

— Зажигал огни на капище.

— А потом убил сына варяга?

— Да.

— Почему ты никому не сказал об этом?

— Утром все ушли на войну с половцами. После был мятеж. Князя прогнали. Потом мы бежали из Киева.

Несда выронил из рук пустую кружку и обтер потный лоб.

— Он убил не только Георгия… Новгородского епископа удавили по его слову. Я слышал на конюшне, как он обговаривал это с холопом. А все решили, что виновны полоцкие бояре.

Янь Вышатич встал, ушел к дверям. Вернулся. Налил меду. Осушил кружку и промокнул рукой усы. Снова сел.

— Твое свидетельство холопа м а лого стоит. Если ты скажешь против Полихрония на суде, можно лишь требовать для него испытания железом. Но он подлежит митрополичьему суду, а значит, дело худо. Греки не признают испытания железом. К тому же… что ты делал на владычной конюшне?

— Спал.

— Он скажет, что ты воровал овес или хотел свести коня. Тем и кончится. Тать не может быть послухом.