Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

Если не знать, что это рассуждает Распутин, то можно подумать, что это рассуждает сам Столыпин.

Похожесть их мыслей в этом отношении заметила даже недалекая, по мнению современников, Анна Вырубова. В своих воспоминаниях она замечает: «Государь не раз гова ривал Государыне: «В наших пределах я вижу двух настоящих государственных мужей — Столыпина и Григория Ефимовича». В другом месте она вспоминает, как поражался и удивлялся Государь мудрости рассуждений Распутина о крестьянских реформах, так чудесно совпадающих с рассуждениями Столыпина. Отсюда можно предположить — наверное, поэтому Николай Второй так широко и твердо поддерживал Столыпина в его реформаторской деятельности. А сам Столыпин в это время и не подозревал, что его мысли и начинания царь сверял с мыслями старца. И как знать, если б не личная его неприязнь к Распутину, как повернулась бы судьба России. Но в то время даже и помыслить было невозможно, чтобы высокородный, высокопоставленный дворянин, если он знает честь и достоинство, каким был Столыпин, сотрудничал бы с простолюдином. Да еще таким, как Распугин. Между тем столкновение и размолвка этих двух бесспорно великих, каждый по-своему, людей резко отрицательно отразилась на судьбах России и всего народа.

Но было бы ошибочным считать, что личные взаимоотношения этих двух гигантов зависели только от них самих. Нет. В том, как сложатся взаимоотношения Распутина и Столыпина, были заинтересованы две диаметрально противоположные стороны: царь и еврейская община. Царь незаметно подталкивал Распутина и Столыпина друг к другу, понимая, что если эти двое найдут общий язык, то Россия от этого только выиграет. Он не раз говорил Распутину: «Тебе, Григорий Ефимович, надо бы со Столыпиным встретиться». Почти такие же слова он не раз говорил Столыпину: «Тебе, Аркадий Петрович, надо бы встретиться с этим человеком». При этом он, конечно же, рассчитывал на сотрудничество двух умных людей. Но… Сотрудничества Столыпина и Распутина не получилось. И тут настал момент, когда надо признаться, что старец оказался мудрее Столыпина, он правильно понял деликатные намеки царя. А Столыпин, похоже, не понял или не захотел понять. Принять он принял старца, побеседовал с ним, но взаимопонимания они не нашли, симпатии между ними не возникло. Мало того, Столыпин выразил свою неприязнь к старцу. И когда об этом узнала императрица, судьба его как премьера была предрешена.

Другое дело — вторая сторона — еврейская община. Она всячески старалась «перетащить» Распутина к себе.

Имея в виду совершенно противоположные царю цели: ни в коем случае не дать сблизиться к сотрудничеству Распутину и Столыпину. Во — первых, потому, что потеряй они Распутина, они потеряли бы выгодное для себя влияние на царя и царицу. Вот они и тащили Распутина изо всех сил в свои сети, не скупясь на деньги и дорогие подарки.

В этом «перетягивании каната» между царем и еврейской общиной победила еврейская община. Желая всяческого ослабления государственности России, они люто ненавидели всякого государственного деятеля, который старался на благо страны. Возненавидели они и Столыпина. И приложили все силы, чтобы его убрать с государственной арены. К сожалению, царь вольно или невольно подыграл им в этом. Подыграл себе во вред и сам Столыпин, не сумевший пойти против своей совести и гордости, не пожелав сотрудничать с Распутиным.

Распутин очень сожалел, что Столыпин не принял его всерьез. Но он никогда, до последнего дня не терял надежды, что «подберет» себе‑таки премьера, который захочет иметь с ним дело. Таким ему показался скромный, честный и благородный Коковцев, преемник Столыпина. Но тот пошел еще дальше. Вообще потребовал удаления старца из Петербурга. За что тоже поплатился карьерой.

Почти десятилетняя борьба их кончилась победой Распутина.

В этой борьбе с премьерами, вернее, в борьбе за «хорошего» премьера Распутин предстает в прелюбопытнейшем свете. Несмотря на явную к себе неприязнь двух совершенно замечательных премьеров — Столыпина и Коковцева, он их искренне уважал. Он даже готов был уступить им, покинуть Петербург, оставить в покое царскую семью, как того требовали они. И он уехал‑таки к себе в Покровское по требованию Коковцева. Но… Императрица слышать не хотела о том, что старец должен удалиться из Петербурга. Она становилась в позу против всякого, кто на этом настаивал. И добивалась того, что все, кто позволял себе гонения на старца, сами были изгнаны. Так попал в немилость Столыпин — Алекс сумела подобрать ключи к своему Ники, чтобы тот возненавидел Столыпина, и тот был отправлен в отставку; Коковцева, которого царь увольнял, почти сгорая от стыда и неловкости перед ним. И оба эти скверных поступка царя были совершены отнюдь не по настоянию Распугина, но по настоянию императрицы.

А сам Распутин‑таки подчинился требованиям Коковцева и удалился из Петербурга. Потому что уважал премьера. За его честность в делах, перед народом, за его исключительную порядочность. За ту пользу, которую он приносил России. В этом Распутин видел высшие достоинства руководителя государства, когда «подбирал» премьера.

Своеобразной иллюстрацией его строгого подбора премьеров, если не принимать во внимание навязанных ему циником Симановичем и К°, может служить эпизод с попыткой Витте вторично стать премьер — министром. А дело было так.

После долгого молчания вдруг позвонил Витте. Симанович аж подпрыгнул на стуле: Вигте для Симановича был своим в доску и весьма нужным человеком. Кроме того, он помнил, как тот помог ему на первых порах зацепиться в Петербурге.

Обычным своим барским тоном, стараясь — боже упаси! — не унизиться, в осторожных выражениях Витте дал понять Симановичу, что хочет его видеть. И немедленно.

Тот на радостях, что в нем нуждается такая особа, побежал к нему вприпрыжку. И сразу был принят графом. Закрылись в кабинете, и Витте поинтересовался, может ли он положиться на коллегу, довериться вполне в своем деле. Симанович постарался убедить графа, что сохранит в тайне их встречу и разговор. Граф начал с того, что желает помочь евреям в их борьбе за равноправие. Но для этого ему надо вернуться на государственную должность. Не может ли он, Симанович, устроить ему встречу с Распутиным. И что надо сделать так, чтобы старец помог. После недолгого совещания, свидетельствует Симанович, решили, что через супругу Витте, которая будет выступать под вымышленным именем «Матильда», они задобрят Распутина. Самый верный путь — это оказание помощи людям, которые будут приходить с записками Распутина. На том и порешили.

Но это одна сторона дела. Вторая — организация встречи с Распутиным. Надо устроить так, чтобы никто не знал об этой встрече. Решено было, что Симанович снимет чужую квартиру, где смогут встретиться тайком Распутин и Витте. Для конспирации Витте будет именоваться Иваном Федоровичем.