Виктор Ротов - Заговор в золотой преисподней, или руководство к Действию (Историко-аналитический роман-документ)

Окруженный офицерами, в комнату вошел с нахальным видом маленького роста бритый человек, крикнув, что он министр юстиции и чтобы я собиралась ехать с ним сейчас в Петроград. Увидав меня в кровати, он немного смягчился и дал распоряжение, чтобы спросить докто. ра, можно ли мне ехать; в противном случае обещал изолировать меня здесь еще на несколько дней. Граф Бенкендорф послал спросить доктора Боткина. Тот, заразившись общей паникой, ответил: «Конечно, можно…» Через минуту какие‑то военные столпились у дверей, я быстро оделась с помощью фельдшерицы и, написав записку Государыне, послала ей мой большой образ Спасителя. Мне в свою очередь передали две иконы на шнурке от Государя и Государыни с их подписями на обратной стороне. Я обратилась с слезной просьбой к коменданту Коровиченко дозволить мне проститься с Государыней…»

И далее:

«Посмотрев на лица наших палачей, я увидела, что и они в слезах. Меня почти на руках отнесли к мотору; на подъезде собралась масса дворцовой челяди и солдат, и я была тронута, когда увидела среди них несколько лиц плакавших. В моторе, к моему удивлению, я встретила Лили Дэн, которая мне шепнула, что ее тоже арестовали. (Это была видимость ареста. На самом деле она давно уже была «подсадной уткой» возле императрицы и ее первой фрейлины. — В. Р.). К нам вскочили несколько солдат с винтовками. Дверцы затворял лакей Седнев, прекрасный человек из матросов «Штандарта» (впоследствии был убит в Екатеринбурге). Я успела шепнуть ему: «Берегите Их Величества!» В окнах детских стояли Государыня и дети: их белые фигуры были едва заметны».

Так начались мытарства по казематам и тюрьмам царской фрейлины Анны Вырубовой.

Ее и Лили Дэн привезли к поезду Керенского. Часовые бережно помогли ей войти. Влетел Керенский и велел им назвать свои фамилии. «Отвечайте, когда я вам говорю!». Они назвали себя. Он повернулся к солдатам, спросил: «Ну что, вы довольны теперь?»

По приезде в Петроград их провели мимо Керенского и какого‑то господина, которые смотрели на Вырубову иронически. Разместили их в придворном ландо, где теперь обитали члены Временного правительства. Расположившись в помещении, дамы попросили присутствующих офицеров открыть окно, но им отказали.

Потом их повезли в министерство юстиции. «Там высокая крутая лестница, — было трудно подниматься на костылях». В комнату на третьем этаже внесли два дивана. Вечером вошел Керенский и спросил Лили: топили ли печь? На ужин принесли чай и вареные яйца, затопили печь. «Конвойный солдат Преображенского полка оказался добрым и участливым. Он жалел нас и, когда не было посторонних, бранил новые порядки, говоря, что ничего доброго не выйдет».

Утром на следующий день Вырубовой было плохо. Попросили доктора, но его не оказалось. Пришел офицер от Керенского и сказал, что больную отвезут в лазарет, там врач и сестра. Что же касается Лили, то ее отпустили (?). «Я отдала Лили некоторые золотые вещи; она же дала мне полотенце и пару чулок, которые я носила все время в крепости».

После того как они простились с Лили, пришли полковник Перетц и вооруженные юнкера. Они повезли Вырубову на моторе, и всю дорогу насмехались. «Вам с вашим Гришкой надо бы поставить памятник, что помогли совершиться революции!»

Она старалась не слушать их.

Перетц сказал с издевкой: «Вот всю ночь мы думали, где бы вам найти лучшее помещение, и решили, что Трубецкой бастион самое подходящее!» Когда они начали оскорблять их Величества, Вырубова не выдержала: «Если бы вы знали, с каким достоинством они переносят все, что случилось, вы бы не смели так говорить, а преклонялись бы перед ними».

В своей книге потом этот самый Перетц удивлялся этим словам Вырубовой.

Подъезжая к Таврическому Дворцу, полковник сказал, что они заедут в Думу, а потом в Петропавловскую крепость.

В Министерском павильоне все помещения и коридоры были заполнены арестованными.

Повезли в крепость. Среди сопровождавших была молоденькая курсистка. Она вызвалась сообщить родителям Вырубовой о месте ее нахождения. Та дала ей телефон.

Подъехали к Трубецкому бастиону. «Нас окружили солдаты». Казак Берге помог ей идти. Толкнули в темную камеру и заперли. Железная кровать, каменный пол в лужах воды, по стенам течет. Мрак, холод. Крошечное окно у потолка, сыро, затхло. В углу клозет и раковина. Железный столик и кровать приделаны к стене. На кровати тоненький волосяной матрац и две грязные подушки.

Открылась дверь, и вошел мужчина с черной бородой и грязными руками, с ним толпа солдат. «Солдаты сорвали тюфячок с кровати, убрали вторую подушку и потом начали срывать с меня образки, золотые кольца». Впоследствии мужчина назвался: «Кузьмин, бывший каторжник, пробывший 15 лет в Сибири». Когда солдаты срывали золотую цепочку от креста, они глубоко поранили мне шею», «…один солдат ударил меня кулаком и, плюнув мне в лицо, они ушли, захлопнув за собою железную дверь».

Некоторое время они оставались под дверью, смеялись и улюлюкали в адрес Вырубовой.

На следующее утро принесли кипятку и корочку черного хлеба. Пришла женщина и раздела ее донага и надела арестантскую рубашку. Раздевая, она заметила на руке браслет. Солдаты стали срывать его с руки. Было очень больно.

Еда скудная. «Два раза в день приносили полмиски бурды вроде супа, в который солдаты часто плевали, клали стекло».

На прогулки выводили всего на десять минут. В баню разрешалось раз в две недели — по пятницам и субботам. В камере было холодно. От холода просыпалась, «…грелась в единственном теплом уголке камеры, где снаружи была печь: часами простаивала я на своих костылях, прислонившись к сухой стене».

Заболела бронхитом, потом воспалением легких. Часто теряла сознание, падала с кровати на пол. «Иные солдаты, войдя, ударяли ногой, другие же жалели и волокли на кровать». Фельдшер ставил банки.

У солдат происходили вечные ссоры с караулом, злость вымещали на заключенных. С госпожой Сухомлинской, сидевшей в соседней камере, научились перестукиваться. «Кашель становился все хуже, и от банок у меня вся грудь и спина были в синяках».

Доктор Трубецкого бастиона Серебряков издевался. «Он сдирал с меня при солдатах рубашку, нагло и грубо насмехаясь, говоря: «Вот эта женщина хуже всех: она от разврата отупела». Когда я на что‑нибудь жаловалась, он бил меня по щекам…»

Вдобавок пообещал еще и наказать за то, что она болеет. И в самом деле, вскоре пришла бумага от начальства крепости, в ней говорилось, что Вырубова лишается за болезнь прогулок на десять дней.

«Вообще без содрогания и ужаса не могу вспомнить все издевательства этого человека».

Приставили двух надзирательниц. Одна из них флиртовала с солдатами, вторая оказалась душевной. «Видя, что мы буквально умираем с голоду, она покупала на свои скудные средства то немного колбасы, то кусок сыру или шоколада…» «Она рассказала мне, что Керенский приобрета ет все большую власть, но что Их Величества живы и находятся в Царском».