Феликс Дан - Борьба за Рим

Витихис обернулся: там стояла, покрытая черным покрывалом, Раутгунда. С криком боли и любви бросился к ней Витихис.

Несколько дней бездетные теперь супруги предавались своему горю. Витихис почти не покидал палатки, передав главное начальство над войском Гильдебранду.

— Напрасно мучишь ты короля, — сказал однажды Тейя Гильдебранду. — Он ни за что не согласится, особенно теперь.

— Да, он… он этого, пожалуй, не сделает. Но… она?

— Она… может быть, — ответил Тейя.

— Она сделает, — уверенно ответил Гильдебранд. — Оставим их еще на несколько дней в покое. Пусть немного свыкнутся с мыслью о смерти ребенка. А тогда я потребую решительного ответа.

Но старик был вынужден заговорить с королем раньше, чем он рассчитывал.

Велизарий оставался все это время в Риме, но высылал постоянно небольшие отряды, которые нападали на мелкие города, села, отдельные замки и захватывали их. Предводителями таких отрядов он назначал римлян, так как они знали хорошо дороги в глубине страны. Иногда же такими предводителями были и готы, потому что, живя среди римлян, многие готы путем браков сроднились уже с римлянами и теперь стали на их сторону. На последнем народном собрании в Регете было решено, чтобы таких готов-отщепенцев подвергать позорной казни, как только они попадутся в руки. Но до сих пор закон этот ни разу еще не применялся, и о нем почти забыли.

Но вот однажды Гильдебранду донесли, что крепкий замок Цезена, стоявший среди леса на вершине крутой скалы, неподалеку от их лагеря, занят отрядом Велизария. Гильдебранд давно уже с неудовольствием смотрел, как мелкие отряды врага проникали таким путем все дальше вглубь страны, и теперь решил выступить против них. Взяв с собою тысячу воинов, он ночью отправился к замку. Чтобы подойти незамеченным, он велел солдатам обвязать копыта лошадей соломой. Действительно, нападение было вполне успешно: византийцы бросились бежать врассыпную в лес, где готы, окружившие скалу, перебили почти всех. Только небольшой группе удалось добраться до мостика, переброшенного через речку, протекавшую у основания скалы. Готы бросились за этой группой, но у мостика их задержал один из беглецов, судя по богатству вооружения — их начальник.

Этот высокий, стройный и, как казалось, молодой человек, — лицо его было закрыто спущенным забралом, — сражался, как лев, прикрывая бегство своих. Он убил уже четырех готов.

В эту минуту подъехал Гильдебранд. Видя, как неравна битва, он крикнул одинокому воину: — Сдайся, храбрец! Я ручаюсь тебе за твою жизнь!

Римлянин вздрогнул, с минуту как будто раздумывал и взглянул на старика, но затем с новой яростью бросился вперед и убил еще одного гота. Готы в ужасе немного подались назад. Но старый Гильдебранд бросился на него с криком:

— Вперед! Теперь нет ему милости! Берите копья!

А сам бросил в него свой каменный топор, — он один только и имел еще это древнее оружие. Храбрец получил удар в голову и, точно сраженный молнией, упал.

Два гота подскочили и сняли с головы шлем.

— Да, это не римлянин, — вскричали они. — И не византиец. Смотри, Гильдебранд, золотистые локоны. Это гот!

Гильдебранд подошел и вздрогнул.

— Факелов сюда! Свету! — вскричал он и, всмотревшись в лицо воина, медленно поднялся. — Да, это гот, — мрачно сказал он и затем прибавил с ледяным спокойствием. — И я, я убил его! — Но рука его, державшая поднятый топор, сильно дрожала.

— Нет, — вскричал вдруг гот. — Он не умер, а только оглушен: вот он открывает глаза.

— Он жив? — с ужасом спросил Гильдебранд. — Тогда горе и ему, и мне!.. Но нет, сами боги готов отдают его в мою власть. Привяжи его, Алигерн, к своей лошади, да покрепче! Если он убежит, ты ответишь своей головою. Теперь домой!

— Что приготовить для пленника? — спросил Алигерн старика, когда они приехали в лагерь.

— На ночь связку соломы, а к утру виселицу, — ответил он и отправился в палатку Витихиса сообщить об успехе нападения.

— В числе пленных есть один гот-перебежчик, — яростно закончил он свое донесение. — Он должен быть повешен завтра же.

— Как это печально! — со вздохом сказал король.

— Да, но необходимо. Я созову на завтра военный суд. Ты будешь председательствовать?

— Нет, пусть мое место займет Гильдебад.

— Нет, — сказал старик. — Я — военачальник, пока ты не выходишь из палатки. И право председательства принадлежит мне.

Витихис взглянул на него.

— У тебя такой сердитый, холодный вид. Что, это старый враг твоего рода?

— Нет, — ответил Гильдебранд.

— Как его зовут?

— Как и меня — Гильдебранд.

— Слушай, старик, ты, кажется, ненавидишь этого Гильдебранда! Суди его, но остерегайся чрезмерной строгости. Не забывай, что я охотно помилую его.

— Благо готов требует его смерти, — ответил старик, — и он умрет.

Рано утром на следующий день пленник с покрытым лицом был выведен на луг, где собрались военачальник и большинство готов.

— Слушай, — сказал пленник сопровождавшему его воину Алигерну. — Старый Гильдебранд будет на суде?

— Да, он главный судья.

— Ну, так окажи мне услугу. Он мог бы избавить меня и еще более мой род — слышишь? — от позора виселицы. Он мог бы тайно прислать мне оружие.

Гот пошел искать Гильдебранда, который готовился открыть суд. Суд был крайне прост. Прочли закон. Позвали свидетелей, заявивших, где был взят пленник, и велели привести самого пленника. В эту минуту Алигерн шепнул Гильдебранду его поручение.

— Нет, — ответил тот. — Род позорится его поступками, а не наказанием.

В эту минуту ввели пленного.

— Откройте ему лицо. Это Гильдебранд, сын Гильдегиса.

Раздался общий крик удивления и испуга.

— Это его родной внук!

— Старик, ты не должен судить его! Ты жесток к собственной плоти и крови! — вскричал Гильдебад.

— Нет, только справедлив, — ответил старик.

— Несчастный Витихис! — прошептал Тейя. Гильдебад же вскочил и опрометью бросился к лагерю.

— Что можешь ты сказать в свою защиту, сын Гильдегиса? — спросил Гильдебранд.

Молодой человек выступил вперед. Лицо его разгорелось, но не от стыда, а от гнева. Ни малейшего следа страха не виднелось в прекрасных чертах его лица.

Толпа, знавшая уже, как геройски он сражался, смотрела на него с видимым сочувствием.

Сверкающими глазами окинул он ряд готов и остановил их на Гильдебранде.

— Я не признаю этого суда! — гордо заявил он. — Ваши законы меня не касаются! Я — римлянин, не гот! Отец мой умер до моего рождения, а мать — благородная Клелия — была римлянка. На этого варвара-старика я никогда не смотрел, как на родственника. Я одинаково презирал и его любовь. Он заставил мою мать дать мне его имя. Но как только я смог, я отбросил его: Меня зовут Флав Клелий. Все друзья мои — римляне. Я думаю, как римлянин, и живу, как римлянин. Все друзья мои пошли за Цетегом и Велизарием, мог ли я оставаться? Убейте меня, вы можете сделать это и сделаете. Но сознайтесь, что это — не исполнение приговора суда, а простое убийство. Вы не судите гота, а убиваете римлянина.