Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

Силы молитв «Добродетельнейшего Малика» Айюба хватило более, чем на год. И на всем Востоке в продолжение этого времени царило умиротворение. Вот на что способен истинный праведник, если кому-то, особенно родичу, удается задеть его за живое!

Однако мир всегда сменяется войною, как хорошая погода — ненастьем… В ту пору, как я уже говорил, мир между грозными властителями царил лишь в те дни, когда все они сидели по домам, хмуро поглядывая друг на друга из своих дворцов. Но стоило кому-нибудь не утерпеть и двинуться куда-нибудь за ворота, как и все остальные трогались в путь. Тут-то и поднимались облака пыли на всех дорогах.

Вновь первым покинул свое насиженное место король Амори. Он пошел войной на армянскую Киликию. Причиной было давнее обещание, данное ромейскому императору во время визита в Константинополь. Дело том, что Киликией правил некий Млех, отстранивший от власти своего брата, коего изначально поддерживал Константинополь. У императора в то время было чрезмерно много хлопот, вот он и решил свалить одну из них на своего высокого гостя. Амори же за пиром пообещал Мануилу заняться на досуге бессовестным узурпатором. Император, как известно, сулил Амори большую помощь, если тот начнет войну с мусульманами. Теперь же, когда Салах ад-Дин после опасной размолвки с атабеком целый год тихо сидел в Египте, а сам атабек был озабочен усмирением своих же эмиров, затеявших междуусобицу, король Амори решил, что настало время исполнить свое маленькое обещание, чтобы оправдались надежды на большое обещание императора.

Поводом для похода на Киликию стало одно забавное событие, которому Амори даже втайне порадовался. Некоторое время назад иерусалимский король попытался сосватать свою дочь Сибиллу графу Этьену Шампанскому. Получив приглашение короля, граф решился на далекое путешествие из Франции в Палестину и очутился на Святой Земле, когда там царила невыносимая жара. Едва не расплавившись, граф отверг все посулы, и даже маячивший перед ним вдали иерусалимский трон показался ему лишь обманчивым миражом на краю пустыни. Увы, в отличие от стойких крестоносцев, граф совершенно не переносил зноя. Обливаясь потом, он поклонился Святым Местам, поблагодарил короля за теплый, даже чересчур теплый прием, увери Амори, что главной целью его путешествия было лишь смиренное паломничество, и сказал в заключение, что теперь спешит посетить город, некогда ставший первой христианской столицей, а именно — Град Константина. По дороге же через Киликию все тот же Млех, наглец и негодяй, обобрал благородного графа до нитки. Так что мысленно король Амори выразил Млеху двойную благодарность: за то, что тот наказал неженку и гордеца графа, отвергшего принцессу, и за то, что сам навлек на свою голову праведную месть за оскорбление королевского гостя.

Однако и на этот раз Амори просчитался. Нур ад-Дин успел утихомирить своих петухов как раз к тому дню, когда иерусалимский король вступил в Киликийскую Армению.

И вот Юсуф получил «предписание» от атабека двинуться ему навстречу и соединиться с его войсками на заиорданских землях, у франкской крепости Керак.

— Если ты будешь медлить, то на этот раз великий атабек несомненно придет в Египет, — сказал сыну Наим ад-Дин Айюб. — Доверься воле Аллаха, иного не остается.

— Тогда молись усердно, отец, чтобы мы оба заблудились в пути, — уже не попросил смиренно, а повелел своему отцу и казначею Салах ад-Дин. — Твои молитвы скорее доходят до небес, чем мои… Я готов, как Моисей, бродить по Синаю целых сорок лет, лишь бы только атабек не попался мне на пути, а я — ему.

Начав собираться в поход, он призвал к себе старшего брата, Тураншаха, и сказал ему:

— Бери войска столько, сколько сочтешь нужным, и выступай завтра же в Нубию. Как мне известно, защищать ее некому, кроме бывших телохранителей халифа. Но их там немного, и они боятся тебя, как огня. А главное, о чем я тебя прошу, посмотри, какие там земли.

Тураншах непонимающе посмотрел на своего младшего брата и господина.

— Посмотри, можно ли там жить, можно ли строить мощные крепости, — разъяснил ему Салах ад-Дин.

Тураншах был доблестным воином, но не слишком проницательным человеком. Видя, что брат все еще озадачен, Салах ад-Дин сказал ему прямо:

— Нубия слишком далека от Дамаска и Халеба. Пока франки владеют Палестиной, великий атабек не решится на такой дальний поход, а таких славных военачальников, как ты, Тураншах, у него нет. Вот и рассуди, зачем нам может пригодиться Нубия… Или ты готов противостоять атабеку против воли… против воли нашего отца?

— Но ведь ты сам идешь навстречу атабеку, Юсуф! — продолжал недоумевать Тураншах. — Если атабек прикажет тебе остаться среди своих эмиров и следовать за собой, что ты будешь делать?

— Подчинюсь, брат, — без колебания ответил Салах ад-Дин. — Но если такое случится, то надо все сделать для того, чтобы наш отец как можно скорее принял одежды везиря. В этом я буду полагаться на тебя, брат, и на аль-Фадиля… Тогда Нубия нам будет очень нужна.

На этот раз, пока Салах ад-Дин двигался с войском по направлению к Кераку, он и в самом деле проводил больше времени в молитвах, чем в размышлениях о ведении войны с франками.

Когда он подступил к стенам Керака, то узнал, что во главе осажденных стоит владетельница замка и всей Заиорданской области Этьения, а ее муж, королевский сенешаль Миль де Планси, давно отбыл вместе со своим господином в Киликию.

«Воевать с женщиной — вот еще позорное дело!» — досадовал Салах ад-Дин.

Он не спешил взять Керак приступом — все равно крепость досталась бы атабеку, поэтому все происходившее у ее стен больше напоминало маневры: одни учились осаждать, а другие обороняться. Салах ад-Дин усердно молился, ожидая вещих снов и чудес. Все данные им Богу и отцу клятвы теперь связывали его по рукам и ногам, а клятвопреступление он, как и всякий курд, считал самым страшным грехом.

И вот однажды утром пришла весть, что на помощь к осажденной крепости движется большое войско франков, а ведет его не кто иной как иерусалимский коннетабль [98] Коннетабль — Здесь: начальник королевских рыцарей, командующий войсками иерусалимского короля в его отсутствие и его военный советник. Онфруа Торонский, тот доблестный воин и враг, которого Салах ад-Дин уважал куда больше, чем многих союзников и друзей. Хозяйке замка Онфруа Торонский приходился «бывшим свекром»: он был отцом ее первого, уже покойного мужа и, как говорят, питал к своей родственнице теплые чувства.

Такая весть — несомненно дурная весть — вызвала у Салах ад-Дина смешанные чувства. С этим франком он мог договориться полюбовно. Но великий атабек — куда теперь было девать атабека, тоже спешившего к месту общей встречи?