Сергей Смирнов - Султан Юсуф и его крестоносцы

С вершины одного из холмов Салах ад-Дин смотрел на кипящий в долине котел и чувствовал, что на молитву Всемогущему Аллаху уже не хватает дыхания.

— Положение ухудшается, — раздался у него из-за левого плеча голос дяди. — Если сейчас протрубить отход, то мы успеем…

Шихаб ад-Дин хотел сказать, что еще есть время спасти часть войска, отведя его к Хомсу, что правитель Мосула не оставит свой богатый обоз и стан и не бросится в погоню, что такой, несомненно временной, победы мосульцу будет достаточно, чтобы вернуться к Халебу и выставить своему малолетнему братцу свои новые условия. Но Юсуф на этот раз резко оборвал добрый совет.

— Молчи, дядя! Теперь молчи! — сдавленный голосом перебил он дядю. — Мои воины не дрогнули! Теперь на все воля Аллаха!

И вдруг позади раздался крик, заглушивший грохот сражения:

— Смотрите! Смотрите! Знамена!

Вздрогнув, Салах ад-Дин повернулся спиной к битве, хотя несколькими мгновениями раньше поклялся себе не делать этого.

С юго-восточной стороны стремительно надвигалась низкая черная туча. То неслись по ветру к холмам Хамы знамена Аббасидов!

— Аль-Фадиль! — воскликнул сын Айюба.

Он спрыгнул с седла и сразу очутился на коленях, лицом к Мекке. Телохранители и ближние эмиры поспешили расступиться, пихая и расталкивая друг друга.

— Ты вновь испытывал меня, Всемогущий Аллах. Благодарю Тебя! — прошептал сын Айюба и прикоснулся лбом к земле.

Черная абассидская туча поднялась над холмами и грозным потоком двинулась вниз. Едва завидев ее, мосульцы дрогнули и ударились в бегство.

Аль-Фадиль приблизился к повелителю, ожидая его гнева, а не похвалы. Поэтому уже за один зейр он поспешил спрыгнуть с коня и, подбежав, ничком на землю перед повелителем, чего раньше никогда не делал.

— Малик! Я виноват! — стал каяться он. — Ветры и длинный путь не оправдание!

Однако спустя мгновение сердце от радости едва не выпрыгнуло у аль-Фадиля из груди, когда повелитель сам резко поднял его и крепко заключил в объятия.

— Ныне ты — вестник Аллаха! — прокричал сын Айюба ему прямо в ухо. — Всевышний прислал тебя вместо ангела Джебраила! Потому что вина не на тебе, а на мне! Я виновен перед Господом за свои сомнения!

Мосульцы, не зная передышки, бежали до самого Халеба. Салах ад-Дин не помчался за ними в погоню, а теперь уже сам важно и неторопливо двинулся следом. Все богатства, найденные в мосульском стане, он раздал своим воинам, а всех пленников, как и в прошлый раз, отпустил домой. По всему Востоку разнеслась весть о самом милосердном из всех мусульманских правителей.

Между тем, самой неприступной крепостью Востока считался Халеб, и не было пока на свете такой силы милосердия, которой можно было бы одолеть его стены.

Когда войско вновь остановились перед его вратами, искушенный в математике аль-Фадиль заметил:

— Никого из мосульцев не видно. Значит, все они скрылись там, в городе. Верно?

— Похоже, что так, — согласился Салах ад-Дин. — На дороге в Мосул их не видели.

— Значит, теперь сил у Халеба втрое больше, чем было, — начал свои расчеты аль-Фадиль. — Чтобы надеяться на успех осады, надо, как известно, иметь войска по меньшей мере втрое больше, чем у осажденнх. Значит, если посмотреть на это с другой стороны, получится, что Халеб стал сильнее вдевятеро, а мы, соединившись у Хомса, — только вдвое. Приходится признать, что мы одержали довольно странную победу.

— Как бы ни смущал рассудок этот твой расчет, ясно одно: сегодня нам не удастся взять Халеб, — спокойно ответил Юсуф. — Но дело чести — постоять здесь хотя бы полмесяца и начать переговоры.

— Провизии нам хватит на месяц, — сказал аль-Фадиль.

— Тем более, — с удовлетворением кивнул Салах ад-Дин. — Постоим две недели, а там видно будет. Когда Наср ад-Дин пообещал шаху, что за год он научит осла говорить и осел сам попросит сена у повелителя мира, то все потешались над ним. А он отвечал, что за год может произойти всякое: может, осел умрет, а может — и шах…

Давно Салах ад-Дин не ложился почивать в таком благостном состоянии духа, как в ту ночь.

Однако в полночь он вдруг почувствовал смутную тревогу. После нападения ассасин он стал держать у изголовья обнаженную саблю. И теперь, сразу схватив ее в темноте, он резко поднялся на тюфяках и прислушался.

Тишина казалась поистине могильной, и ни единого движения сын Айюба не заметил в шатре. Однако взгляд его был привлечен входным пологом. И чем пристальней он приглядывался к нему, тем сильнее сковывал его озноб.

Перед пологом густела и все четче, будто весь шатер изнутри стал наливаться лунным светом, начинала вырисовывалась темная, высокая тень.

Ком застрял в горле у Юсуфа и, с трудом сглотнув, он крикнул, надеясь, что всполошится бессовестно заснувшая стража:

— Кто ты?!

— Кто ты? — эхом откликнулось эхо.

Телохранителей как будто и след простыл.

— Отец?! Это ты? — На миг ужас отпустил Юсуфа, но не тут-то было.

— …ты… — глухо откликнулась тень и снова повторила свой вопрос: — Кто ты?

То был не отец, добродетельный и многомудрый Наим ад-Дин Айюб. Теперь к Салах ад-Дину пришел кто-то иной.

— Мое имя — Юсуф, — сказал он. — Теперь назови себя.

Но тень казалась глухой:

— Кто ты? — вновь повторила она свой вопрос. — Всемогущий Аллах послал меня к султану передать ему, что он никогда не возьмет силой города, который по праву принадлежит Зенгиду, законному наследнику. Где султан?

— Султан? — опешил сын Айюба. — Какой султан?

— Я не вижу султана, — глухо пробормотала тень. — Мне придется ждать его здесь у стен моего города.

— Атабек! — осенило Салах ад-Дина.

Он хотел было подняться на ноги, но тело вдруг оказалось таким тяжелом, что он только повалился на бок, ударился обо что-то лбом и… очнулся.

Наяву стража оказалась куда более расторопной, чем во сне. В мгновение ока она окружила своего повелителя.

Приподнявшись, Салах ад-Дин осознал, что во сне скатился с тюфяков и приложился лбом об рукоять собственной сабли, а верная сабля подала знак страже, звякнув острием о бронзовую треногу светильника.

— Скорее зовите аль-Фадиля! — потребовал Юсуф, потирая лоб рукой.

Аль-Фадиль появился, заспанный и удивленный, но всегда готовый распутать любое хитросплетение мыслей и обстоятельств.

— Ты должен немедля написать письмо в Багдад, халифу аль-Мустади, — потребовал Салах ад-Дин. — Зенгиды — законные правители Халеба, и я стремился к благоразумию, желая соблюсти законный порядок и сначала, хотя бы на словах, получить везират… Как в Египте. Но теперь я вижу, что чрезмерное благоразумие похоже на злоупотребление волей Всевышнего.

— Неужели малик хотел силой добиться всего лишь верной службы у юного Зенгида? — с деланным изумлением проговорил аль-Фадиль.