Андрей Зарин - Власть земли

Пашка усмехнулась.

— Хорошо, — сказала она. — Только помни: в последний раз. Сил моих нет больше!

— В последний, коханая! Так приготовь ее: я сейчас повозку достану! — И Ходзевич, поцеловав Пашку, быстро убежал к жиду Хайкелю за повозкой.

— В последний, — прошептала Пашка, — а там — иди на все четыре стороны! Любовью потешили, потом разлучнице служить заставили. Дура, дура! — Она заломила руки, но тотчас поборола волнение, отерла слезы и с веселой улыбкой вошла в горницу.

Ольга сидела у стола в своей унылой позе, подперев голову.

— Ну, княжна, — весело сказала Паша, — скорей вставай, одевай шугай [21] Шугай — душегрейка. — Ред . , в путь-дороженьку сбирайся!

— Свобода? — вскакивая, вскрикнула Ольга, и ее бледное лицо слабо зарумянилось.

— Ну вот, выдумала тоже! На новые места поедем!

— Куда? Зачем?

— Эх, княжна моя милая, да нешто я знаю? Получен приказ от твоего милого.

— Не называй так злодея! — крикнула Ольга.

— Ну, от злодея, — согласилась Пашка. — Да, так вот, приказано им, и конец делу: ехать надо!

— Но куда? — Ольга опустилась на табурет и замерла: слез у нее уже не было. — Ах, зачем ты спрятала от меня кинжал? — заговорила она с тоской. — Лучше смерть, чем эти муки! Словно врага в неволе держать, чести лишить хотят.

— Не лишить, — хмуро сказала Пашка, — я же обещала тебе. Смотри, руки у меня сильные, задушу обидчика! — И она вытянула свои мускулистые руки и сверкнула глазами.

Лицо Ольги просветлело.

— Я верю тебе!

— Ну, а коли так, сбирайся поспешнее! Да что и брать-то с собой? Кажись, все твое на тебе.

Ольга кивнула головой. В это время стукнули в дверь.

— Сейчас! — отозвалась Пашка и вывела Ольгу.

На дворе у крыльца стоял крытый возок, запряженный бойкой тройкой. Тридцать всадников, вооруженных копьями, ружьями и саблями, толпились подле. У повозки стоял Ходзевич. При виде его Ольга гордо выпрямилась и встретила его гневным взором. Ходзевич смущенно поклонился ей. Пашка подхватила ее под руку, втолкнула в возок и вошла сама. Кожаные фартуки закрыли возок со всех сторон.

— Трогай! — крикнул Ходзевич.

Возок закачался, лошади дернули, и скоро он загремел по камням мощеного двора, а там выбрался на улицу и мягко покатился по грязной колее.

Между тем Ходзевич остановился на минуту, чтобы попрощаться со Свежинским. Они несколько раз целовались, расходились и снова бросались друг другу в объятия. Разбойники и живодеры, поляки были до сентиментальности чувствительны в дружбе и любви.

— Видел, как она взглянула на меня? Словно сжечь хотела! — сказал Ходзевич, а затем вырвался из объятий друга, вскочил на коня и пустился догонять возок.

Ольга сидела безмолвная, откинувшись к стенке возка. Пашка, хотя и горела ревнивой злобой к Ходзевичу, чувствовала жалость к этой беспомощной девушке и начала утешать ее.

— Слушай! — сказала она. — Твое горе — полгоря. Хочешь, расскажу тебе свою историю?

— Говори! — равнодушно сказала Ольга; но когда Пашка начала свой рассказ и Ольга вслушалась в него, ее сердце стало смягчаться, и она уже с затаенной любовью смотрела на лицо Пашки, как на лицо близкого ей человека.

А Пашка рассказывала одну из историй того времени, каких были тысячи.

— Хорошо мы жили под Царевом Займищем, деревня Турова, — говорила она. — Жених у меня был такой ли статный да красивый, Миколкой звали. И вот, как есть за Петровым днем, тому два года минет, девичник мы правили, песни пели. Вдруг слышим крики, топот, выстрелы, батюшки мои! Вбежал парень к нам, весь в крови. «Поляки, — говорит, — бегите, девушки!» Мы бросились в двери. А поляки шасть нам навстречу — усатые все, краснорожие, винищем от них так и пышет! Бросились они на нас и давай хватать кто кого. Я сильная… как рванулась, опрокинула одного, да бегом. Смотрю — ко мне Миколка бежит; я к нему. Вдруг грянул выстрел, Миколай-то мой взмахнул руками и упал на спину. Я к нему. Лежит он, глаза закатив, а изо рта у него кровь так и льется. Заголосила я на всю улицу. Глядь, на меня навалился кто-то. Тут я обеспамятовала и, что со мной произошло, сознать не могла. Очнулась я на сене; со мной рядом поляк спит, а крутом светло-светло: вся деревня наша, как стог сена, горит и поляки во все стороны шныряют. Чувствую я, пропала моя честь девичья! Зло меня взяло. Смотрю, у поляка кинжал на поясе. Выхватила я его, да ему в горло. Он захрипел, а я бегом. Только меня опять перехватили; взял меня к себе на коня один гусар и увез в Тушино. Там я и сгибла. «Э, — думаю, — одно пропадать!» И начала я пить да полякам мстить. В темные ночи, пьяных поляков лаская, не одного зарезала; а потом… — Пашка на миг замолчала, потом тряхнула головой и продолжала: — Спуталась раз с Яном, твоим мучителем. Лежит он, спит. Приготовилась я ему горло перервать, да и взглянула на него. А он спит, улыбается и во сне меня обнять хочет. Сердце мое перевернул… и полюбила я его… — тихо добавила она и, замолкнув, понурилась, но потом опять оживилась. — Везде я за ним ходила! Под Троицей с ним стояла, в Дмитрове, когда нас живьем взять хотели, рядом с ним отстреливалась, да в Калугу пришла. И вдруг… ты на дороге!

Она закрыла лицо руками и глухо заплакала. Ольга страстно обняла ее. Внезапная мысль молнией озарила ее голову.

— Помоги убежать мне! — шепнула она.

Пашка вздрогнула.

— Убьет!

— Нет! — сказала Ольга. — Он опять тебя полюбит, а меня забудет. Ведь мне-то ненавистен он. Жених у меня есть! — И она стала целовать Пашку.

Это совсем растрогало Пашку. Ее сильная, порывистая натура бессознательно искала нежную душу, которой она могла бы покровительствовать, и такой являлась ей Ольга в ореоле своей девичьей невинности. Крепостная девка Пашка, разъяренная, оскорбленная, познавшая среди поляков всю грубость разврата, и княжеская дочь Ольга, прожившая свое девичество в тереме среди сенных девушек, — какой контраст! Но это не мешало тому, что пленница Ольга и ее тюремщица Пашка полюбили друг друга, как сестры.

Чем далее двигался их возок, тем все более сближались эта распутная женщина и чистая голубица, и в одну темную ночь, когда их возок качался, как челн в бурю, Пашка страстно обняла Ольгу и сказала:

— Хочешь, я побегу с тобой? Везде вместе пойдем. Я тебя от беды уберегу!

Ольга доверчиво прижалась к ней и прошептала:

— Паша, это — как сон; кажется, я все время мечтала об этом, да боялась сказать тебе.

— Так сбудется этот твой сон наяву! — уже весело сказала Пашка. — А что до пана моего — пропади он пропадом! Никогда этот злодей не любил меня по-божьему!

— Да разве можно любить его, Паша? — с негодованием заговорила Ольга. — Ведь он — вор, разбойник, у которого руки в крови!

— Решено! — резко перебила ее Пашка. — Будем говорить о себе. Куда мы пойдем с тобой?