Андрей Тюнин - Свенельд или Начало государственности

– С тобой все в порядке?

– Темнеет в глазах, как от удара палицы по шлему.

– Почему молчал?

– Ночлег ближе впереди, чем сзади – он был немногословен, но я успел заметить и несвойственную бледность его лица, и потускневшую зелень воспаленных глаз.

Переговорив с Веселом, который теперь был по-настоящему напуган происходящим, я настоял, чтобы Рюрик расположился в последних санях обоза, а отряд прибавил в движении. Мое беспокойство не укрылось от взглядов Степана и Горыса, как-то незаметно сблизившихся во время многодневного похода, и они то и дело выразительно поглядывали на меня, хотя и двигались впереди растянувшегося в цепочку отряда, сразу вслед за проводником, выделенным Веселом.

Наша озабоченность недомоганием князя притупила чувство опасности, и мы жестоко поплатились за потерю бдительности. Одновременно с обоих берегов с тягучим пронзительным скрипом, рассекая обоз надвое, рухнули ветвистые ели, засвистели стрелы, и на передовую часть переломленного отряда откуда-то сверху, гигантскими шишками посыпались бородатые воины с тяжелыми топорами на длинных толстых рукоятках. Рюрик попытался подняться с саней, но, окончательно обессилев, осел на снег и потерял сознание. «Возвращайтесь в Сожск, мы задержим их», – крикнул я Веселу и, выхватив меч, с трудом перебрался через поваленные деревья на ту сторону, где разгоралась жестокая схватка.

Мне приходилось участвовать во многих битвах, но эта была похожа на кровавую бойню. Удары мощных топоров обрушились на растерявшихся дружинников со всех сторон, топоры запросто разрубали кольца кольчуги, иногда, чего я ранее не мог даже представить, застревали в щитах и своей тяжестью заставляли избавляться от привычной защиты, меткие стрелы роем вылетали из обступившего русло реки леса, а сами лучники были невидимы и неуязвимы для наших стрелков. Скоро все было кончено. Лишь я, окровавленный Горыс и Степан, уцелевшим щитом прикрывавший шатающегося варяга, безнадежно прижались к поваленной ели перед стаей разъяренного врага. Они бросались на нас, как свора натасканных псов на затравленную, однако еще огрызающуюся добычу, и не раз отскакивали назад, оставляя на затоптанном снегу тела своих издыхающих сородичей. Но передышки нам не было – как только враг отступал – из леса летели стрелы, и уклониться от них было невозможно. А мы все-таки держались, выигрывая драгоценное время. Щит Степана был искорежен и выгнут в обратную сторону, одно ухо дружинника было отсечено напрочь, и кровь заливала глаза; правая рука Горыса мокрой тряпкой покачивалась из стороны в сторону; помятый шлем сдавил мою голову как железный обруч разбухшую бочку, и малейшее движение отзывалось в раскаленном мозгу тупой всепоглощающей болью.

– Мы дали возможность ему избежать погони – прохрипел я, поймав на секунду вопросительный взгляд Степана.

– Теперь можно и умереть, – откликнулся Горыс, – я не подвел тебя, Свенельд? – Он усмехнулся почти как Рюрик и даже оглянулся назад, туда, где за поворотом реки обрывался след от саней спасенного вождя.

Новой атаки не последовало. Из леса высыпали лучники и подошли к нам вплотную. Издевательски тщательно они натягивали звенящую тетиву убойных луков, а у нас даже не осталось сил броситься им навстречу, чтобы последний раз пустить в дело верные мечи. Они расстреливали нас методично, по очереди, и каждый меткий выстрел сопровождался радостным ревом всей своры. Первым пал Горыс: сразу две стрелы пронзили его действующую руку, и прежде чем молча ткнуться лицом в снег, он судорожно сумел подтянуть раскрытую ладонь ко рту и крепкими зубами стащил с нее окровавленную перчатку. Ни одна капля крови не обагрила узенькое золотое кольцо на мизинце варяга, и едва уловимая улыбка тронула его тонкие губы.

Наступила очередь Степана. Стрела, пробив изрубленную кольчугу, застряла в ключице дружинника, и его могучее тело, сразу же ставшее неуклюжим и непослушным, откинулось назад, ломая, словно хворост, крупные ветви поверженной ели. Но и с закрытыми глазами Степан успел взволнованно прошептать мне: «Свенельд, а стрела точь-в-точь как у того неуловимого убийцы… помнишь?» – «Помню, Степан, все помню» – отвечал я, затуманенным взором повсюду натыкаясь на прищуренные глаза лучников. Они почему-то медлили, а раскаленный обруч стягивал мою голову все сильнее и сильнее. Наконец, зазвучала одиночная стрела, и одновременно с долгожданным и даже облегчающим выстрелом остатки моего сознания растворились в болевых волнах, как щепотка соли, брошенная в крутой кипяток.

Чьи-то ласковые, чуткие руки приподняли мою голову, уже не раскалывающуюся, а ноющую от боли, и я почувствовал, что в пересохший рот, капля за каплей осторожно полилась сладкая животворящая жидкость. Я попытался открыть глаза, но веки уперлись в тугую повязку, плотно облегавшую верхнюю часть лица. Жажда до конца не отпустила меня, когда мою голову осторожно опустили на мягкое ложе, и ласковые пальцы упорхнули так же неслышно, как и появились.

– Кто ты? – простонал я, но ответа так и не дождался: то ли его не было вовсе, то ли я вновь провалился в глубокий омут беспамятства.

Второе мое пробуждение было более явственным и длительным. Я снова очнулся от прикосновения знакомых чутких пальцев, но повязки, пеленающей мою голову, на сей раз не было, и постепенно я различил голубые глаза в обрамлении русых локонов.

– Снега! – Выдохнул я и тут же понял всю нелепость своего восклицания.

– Тише, тише, тебе нельзя разговаривать, – молодая женщина улыбнулась и, оставляя меня одного, оглянулась перед выходом из просторной землянки, – спи, я скоро навещу тебя.

Первые дни я ни о чем не думал и ни о чем не спрашивал – просто ждал ее прихода, ждал целебного напитка, порции которого возрастали с каждым новым приемом, увеличивая минуты моего бодрствования, ждал прикосновения теплых нежных пальцев и приближения голубых бездонных глаз, в которых тянуло утонуть без всяких попыток на спасение. Но силы возвращались, и возвращалась прежняя жизнь со своими сплошными вопросами и тайнами. «Спасся ли Рюрик? Не ошибся ли я, поручив его Веселу, ведь он и Вадим подверглись приступам злочастной болезни именно после ночлега в Сожске? Что с Горысом и Степаном, и где, наконец, нахожусь я сам? »

– Кто ты? – повторил я свой вопрос через несколько дней, проведенных в блаженном безмолствовании голубого тепла и заботы.

– Ната.

– Ты живешь среди этого дикого, беспощадного народа?

– Он не дикий, он просто очень любит свою землю и свободу.

– Почему же тогда он напал на нас без всякой причины? – мне почему-то не хотелось считать ее представительницей этого воинственного племени.