Валентин Рыбин - Азиаты

— Отойди от меня, полоумный! — Берек-хам оттолкнул сына, и он уткнулся лицом в подушку и обхватил голову руками.

К вечеру вернулись джигиты из степи, сообщили, что на Маныч идёт большой отряд донских казаков. Арслан вышел из юрты и велел своим двум сотням садиться на коней, Берек-хан пытался остановить сына, но тщетно.

Донские казаки въехали в аул на другой день. Берек-хан встретил их, держа в руках грамоту Петра Первого, как щит от нападения. Но казаки вели себя мирно: знали наперёд, что туркмены — верные друзья России. Казацкий сотник лишь слегка упрекнул Берек-хана:

— Что же вы сидите на месте, не преследуете калмыков?

— Одни сидят, другие преследуют, — нашёлся Берек-хан. — Сын мой бросился за калмыками: как злой пёс у них на хвосте повис, а с ним две сотни джигитов!

— Ну что ж, молодцы! Надо утихомирить этого зазнавшегося тайдшу Дондука-Омбо!

Казаки заночевали и уехали. Берек-хан, тяготясь от дум, не зная, чем обидел его сын самого Волынского, пожаловался Нияз-беку:

— Не знаешь ли ты, Нияз, какую обиду нанёс мой Арслан генералу Волынскому?

— Ай, говорил он что-то о второй жене Волынского. В Казани увидела Арслана вторая жена губернатора — сразу за сердце схватилась и отдалась ему. Всё лето он с ней жил, пока губернатор был в отъезде, потом распрощался…

— Вах, дурак! Какой дурак! — Берек-хан схватился за голову. — Не может губернатор Волынский за бабу объявить туркменам войну, как ты думаешь, Нияз-бек?

— Конечно, не может, — согласился юз-баши. — Но твой сын возомнил о себе, словно он Магомет или царь Сулейман. Он считает себя выше Волынского, раз жена ему изменила и к Арслану ушла. Арслан жаловался мне: «Волынский всем государям Европы объявил своим злейшим и первым врагом туркмена Арслана! Если Волынский начнёт войну против туркмен, то все европейские императоры объединятся против меня!»

— Ладно, Нияз-бек, не играй языком, как ногайкой, — сердито одёрнул Берек-хан. — Придётся тебе поехать на Кубань или в Крым да уговорить этого безумца вернуться…

Императорский двор переехал в Санкт-Петербург. Государыня Анна Иоановна, нанеся первый урок «верховникам» Долгоруким и Голицыным, продолжала укреплять Коллегии надёжными людьми, соратниками Петра Великого. Взятый под особое внимание восточный вопрос, проведённый столь успешно военной инспекцией, рассматривался в Сенате. Обсуждался проект постройки крепости на границе с киргиз-кайсакской степью, предложенный статским советником Иваном Кирилловым. Крепость сию предлагалось поставить на том месте, где впадает река Ора в Урал. Отсюда проторить торговый путь к Аральскому морю и завести на нём судоходство. Султаны Меньшего и Среднего жузов с превеликой радостью согласились оказать помощь России в её великих начинаниях. А вступив под эгиду российского государства, обещали расширить торговлю в киргиз-кайсакской степи вплоть до земель Туркестана и Китая. Здесь же, на заседании Сената, Кириллов представил на обозрение министров «Атлас Российской империи». Министры, глядя на своего младшего сослуживца, обер-секретаря правительствующего Сената Ивана Кирилловича Кириллова, высказались единодушно: назначить оного главным начальником этого края, имени которому пока нет. Самому же Кириллову велела ехать на границу с киргиз-кайсакской степью с заложить крепость…

Не менее оживлённо слушали Петра Павловича Шафирова, только что вернувшегося из Персии с Рештаким договором, по которому вновь пришлось вернуть Персия Гилянскую провинцию, но сохранить дружбу и торговые отношения с шахом. Анна Иоановна с присущей ей уверенностью вновь, как а прежде, отмечала, что земля гилянские России вовсе не нужны; чтобы торговать — для этого не обязательно содержать в чужих краях многотысячную армию и кормить её непонятно во имя чего. Путь торговый проложить в Индию, о коем Пётр Великий мечтал, можно и без войска. Некоторые министры поддакивали императрице, другие молчали, понимая, что возврат Гиляни Персии свершился по иной причине. Возвысившийся полководец Тахмасиба, некий Надир-хан афшар, низложил своего владыку, посадил на трон его малолетнего сына Аббаса, сделался регентом и, фактически завладев верховной властью, предложил русским уйти из Гилянской провинции. Он и до этого не раз навещал Решт, вселяя панику в русский гарнизон. Солдаты покидали караван-сарай, в котором жили, и перебирались на корабли, стоявшие на рейде. Оттуда грозили персам, наводя на них пушки, но до огня дело не доходило. В ответ на угрозу Надир-дан разгонял базары, теснил русских и персидских купцов, чтобы не снабжали царских солдат и моряков продуктами и особенно зеленью. В войсках свирепствовала цинга и лихорадка, началось дезертирство. Самое верное — вывести войска, и Россия сделала это. Рештский договор был преподнесён правительствующему Сенату не поражением, а победой. Таковым его и утвердили, и барон Шафиров был поощрён императрицей и снова возведён на прежнюю должность — президента коммерц-коллегии. За успешное ведение дел на восточных границах империи и, отмечая особо заслуги в строительстве двух каналов — Ладожского и Обводного, императрица объявила указ о присвоении генералу Миниху звания генерала-фельдмаршала и возвела его в президенты Военной коллегии. Были и другие повышения, но не в указах, не в списках фамилия Артемия Петровича не значилась. Находясь в ту пору в Санкт-Петербурге при военной коллегии, огромным усилием волн сдерживал он себя» чтобы не высказать свою обиду императрице, но среди ближайших друзей и соратников язык его развязывался,

— Ты посмотри, что делается в Отечестве! — жаловался Волынский архитектору Еропкину, осматривая его библиотеку, о которой много слышал, но видел впервые. — Волынский всю Россию на себе тащит, а заслугами другие пользуются. Возьми тот же поход на Перейду. Разве мог бы он состояться, если бы я до этого не заключил торговый договор с шахом? Ныне в какую лавку ни загляни — все из Персии. Везут купцы российские из Гиляни и шелка всевозможные, и фрукты, и животных африканских. Но никому и в голову не приходит, что заслуга в том одного Волынского. Императрица Анна Иоановна, будь ей жёстко в её мягком кресле, смотрит на меня как на дальнего родственничка, улыбается на мои поклоны, но никаких видов на продвижение не подаёт. Шафиров поехал в Персию — отдал персам Гилянь, ему слава и почести. А кет бы вспомнить государыне, что всего-то и осталось от Гиляни — торговля, завязанная Артемием Волынским!

Еропкин снисходительно смотрел на его взволнованное, раскрасневшееся лицо и соглашался.

— Так оно, Артемий Петрович, всё так, как говоришь. При твоём-то уме да русском размахе надо советником быть у императрицы или президентом той же коммерц коллегии, коей Шафиров вновь взялся управлять. Но ты не горячись — настанет твой час, и всё устроится. Скажи-ка, пока не забыл спросить, не думаете ни переезжать в Санкт-Петербург? Трудно, небось, Наталье с младенцем! ты здесь, она таи,