Валентин Рыбин - Азиаты

Арслан не смеялся и не злился, потому что не знал, как себя вести, слушая насмешки друзей. Думал он, глядя в небо: «Неужели они знают, что мы не живём с Наргуль, как муж и жена? Если догадываются, то эго плохо!..»

Незаметно улетучилось тёплое лето, начались дожди, вода реках помутнела. Отправилась Наргуль домой на кайтарму [19] Кайтарма — до выплаты всего калыма молодую отвозят к родителям. . Арслан со своими джигитами занялся делом. Принялись складывать высушенную и очищенную овечью шерсть в мешки, скатывать ковры и кошмы. Заполнили чувалы ячменём. Погрузили всё это на верблюдов и в большеколесные арбы, поехали на базар в Астрахань. Аульчане вышли на дорогу, разложили по обеим сторонам сушняк, подожгли его и погнали сквозь огонь верблюдов и лошадей, дабы отогнать злых духов. Пока шёл караван, захлёбываясь едким дымом, Тахир-мулла и аксакалы молились Аллаху, чтобы принёс удачу туркменам в торговле…

С появлением на военной арене нового персидского полководца. Надир-хана, постепенно восстановившего границы Персии в тех масштабах, в которых они находились в лучшие времена взлёта и процветания этого государства, вновь усилила свой натиск Турция. Пользуясь тем, что русские войска сосредоточились в Польше, в войне за польское наследство, Турция вынудила крымского хана поднять в седло двадцатитысячную армию, укреплённую калмыками Дондука-Омбо, и бросить на Кавказ, чтобы остановить Надир-хана, уже вторгшегося в южные провинции Закавказья. Срочные донесения с юга показывали, что крымские татары сначала произвели набеги на Украину, затем вторглись в пределы южно-русской степи и двинулись к горам Большого Кавказа. Срочно созванное заседание Сената приняло решение объявить турецкому султану войну, заключить мир с Надир-ханом и в союзе с ним, единым ударом разгромить, турецкие войска.

Спешность приведения в действие намеченного плана была столь велика, что русский посланник Иван Петрович Калушкин отправился к Надир-хану в самый разгар зимы, когда по России разгуливали метели и стояли жестокие морозы. Путь от Кумы до Терека был засыпан снегом. Туркменская почтовая служба, забывшая когда в последний раз появлялись курьеры со стороны Астрахани, мирно коротала в тёплых войлочных кибитках снежную зиму.

Колоколец, на звон которого первым выскочил Арслан, оказался на дипкурьерской кибитке на санях, запряжённой двумя крупными лошадями. Кибитку сопровождали калмыки и казаки — не меньше сотни всадников. Арслан едва разместил всех в юртах. Пока они отдыхали, Арслан готовился в дорогу с десятью джигитами. Из разговоров Арслан узнал, что на юг едет сам посланник российский Калушкин. Тощий и длинный, с чёрным задубевшим от мороза лицом, он и в юрте не снимал с себя шубу и всё время ощупывал походную сумку, в которой вёз важные документы. Узнав, что сопровождать его будет отряд под командованием сына туркменского хана, посол спросил:

— Говорят, Большой Кавказский перевал сплошь занесён снегом. Через него полезем или есть иной путь?

— По берегу моря поедем. — Арслан заглянул в доверчивые глаза русского посланника. — За Дербентом в Баку совсем не будет снега.

— Хорошо, если так, а то мы намёрзлись пока по русским равнинам мчались…

Два дня русские отдыхали, отсыпались и откармливались, а на третий отправились в путь. Тридцать вёрст отмахал с ними Арслан, затем передал курьера и посланника другим джигитам. Через неделю вновь возвратился на Куму и велел зажечь в юрте очаг. Снова полусонная жизнь в ожидании следующего курьера с почтой в дальние, чужие края. «Скачут туда, скачут обратно, но что меняется от этого? — задумывался по ночам Арслан. — Сначала в Гиляни были персы, потом афганцы, русские, теперь опять персы, а что изменилось? Люди мечутся и гибнут, как муравьи, а земля высыхает под солнцем и разрушается от снега и ветра. Людям надо сеять зерно и выращивать скот, но ни один сеятель и ни один чабан не возвышен Аллахом, все они умерли, не оставшись в памяти потомков. А разрушители мира живут по тысяче лет и даже больше. Сначала убивают, а когда умирают, то жизнь их продолжается в гробницах и дворцах. Говорят, пирамиды фараонов стоят тысячелетия, а не будь их, то никто бы не знал, какой фараон был и когда жил. И если я захотел бы сохранить о себе память, то мне надо было бы оставить о себе такой след, чтобы его видели люди через тысячелетия. Этого сделать невозможно, ибо мы, твари, порождённые Аллахом, так же, как муравьи или другие насекомые и звери, живём на земле, чтобы размножаться. И размножение наше начинается чуть ли не с пелёнок. Неплохо бы узнать, с ведома ли Аллаха или корысти ради Нияз-бек продал моему отцу свою дочь, чтобы осчастливить меня? Нияз-бек спешил, боялся, что женюсь на другой. Кто его надоумил: Аллах или Сатана?…» Мысли Арслана текли ручьём, не останавливаясь ми на миг: «Я похож во всём на своего отца, который ищет истину, но совершает глупости».

В день, когда на Куме появился с сотней джигитов Нияз-бек, Арслан даже испугался, суеверно поплёвывая: «О, Аллах, я всё время вспоминал о своём тесте — и он приехал! Огради меня Всевышний от его козней!» Нияз-бек между тем слез с коня, завёл его в агил под камышовую крышу и, выходя, окликнул Арслана:

— Эй, зятёк, жив-здоров ли?! Что-то ты меня не встречаешь. А я к тебе по делу приехал.

— Слава Аллаху, дел у меня и своих много! — соврал Арслан, явно показывая, что встрече он не рад, я то, что он сейчас скажет о своей дочке, Арслану не интересно. Но Нияз-бек и не вспомнил о ней, словно её а не существовало.

— Дорогой мой зять, — садясь и наливая в пиалу, чай, сказал Нияз-бек. — Собирайся, поедем в Арзгир, Берек-хан, отец твой, послал за тобой. Сказал! «Привези его живого или мёртвого!»

— Мёртвый я ему зачем? — Арслан сердито посмотрел на тестя. — Если вы опять задумали что-то такое, о чём я не знаю, то и никуда не поеду. Я прямо здесь могу трижды выкрикнуть «Талак» [20] Талак — развод. По обычаю, трижды произнесённое слово «Талак» мужем в лицо своей жены лишает её замужества. . Аллах всё равно тебя не простит за то, что ты отдал за меня несмышлёную девчонку.

— Дорогой Арслан, не горячись: дочь моя с каждым днём растёт и наполняется соками женщины. Придёт время, и ты откажешься от своих слов, которые сейчас говоришь. И не затем я приехал. Я выполняю волю твоего отца, нашего Берек-хана, немедля ни минуты привезти тебя в Арзгир. Так что, дорогой зятёк, собирайся, или я скажу джигитам и они помогут тебе.

После недолгих препирательств Арслан всё же надел чекмень, папаху, нацепил саблю, сунул за кушак пистолет и вышел из юрты. Джигиты Нияз-бека подвели коня и подтолкнули снизу, когда он садился в седло. Была у Арслана мысль пустить коня вскачь и скрыться в оврагах. Ехал он и всё думал: «Раз Нияз-бек не говорит, зачем я понадобился в Арзгире, значит, ничего хорошего не ждёт меня». Арслан пытался узнать у Нияз-бека, что же всё-таки произошло в родном ауле. Наконец, юз-баши сказал: