Валентин Рыбин - Азиаты

— В России все дураки. Но из всех дураков самый умный — Волынский.

«Умный дурак», оставив место помощника шталмейстера, стал обер-егермейстером и вскоре был произведён в действительные генералы. С новым назначением

Волынского императрица неожиданно сменила своё увлечение лошадьми на стрельбу из ружья и охоту. Теперь у неё во дворце в каждом углу стояли заряженные ружья и были открыты окна. Проходя по анфиладе комнат и заслышав вдруг карканье вороны или крик сороки, Анна Иоановна находила глазами птицу, вскидывала ружьё и сбивала её. Волынскому приказано было в Петергофе и других окрестных городах Санкт-Петербурга выстроить зверинцы, наполнить их всякого рода туземными и чужеземными зверями и птицами. Указ императрицы гласил, чтобы все верноподданные присылали в зверинцы пойманную дичь. Всем же было стрелять запрещено. Волынский находился всегда рядом и умело разжигал в ней страсти «Дианы-охотницы». Высокая, полная, рябоватая, в мужском егерском костюме, с горящим взглядом, Анна Иоановна больше всего походила на командующего гвардейскими полками, её все слушались, трепетали перед ней, видя, с какой лёгкостью справляется она даже с самым свирепым зверем.

В охоте на вепря — огромного кабана с мощными клыками, привезённого из речных дебрей, Волынский, хоть и надеялся на хватку императрицы, всё же поставил за её спиной опытных егерей. Бирон отказался видеть Анну Иоановну в «мужицкой» роли и на охоту не поехал. Императрица, засев в засаде с крупнокалиберным ружьём, отогнала от себя егерей, решив схватиться с вепрем один на один. Загонщики-егеря погнали на неё зверя. Кабан мчался по просеке и был уже совсем близко, когда императрица выстрелила в него из одного ружья, затем схватила другое и выпалила в зверя почти в упор. Вепрь пронёсся всего в сажени от неё, свалил на пути лошадь вместе с егерем, стоявшим позади императрицы и охранявшим её. Зверя, смертельно раненного двумя крупными зарядами, добили, и свита Анны Иоановны трижды прокричала ей «виват!» Однако сама императрица была потрясена. У неё дрожали руки, и сердце билось так часто, что она, боясь упасть, опёрлась рукой о плечо Волынского. С минуту он держал её за руку, успокаивая, и чувствовал во всю силу власть над ней. Так когда-то при сердечных приступах опиралась на его сильное мужское плечо Александра Львовна. Почувствовав в ней женщину, Волынский взял её под руку, довёл до кареты и усадил на сидение. Когда же стал отходить, Анна Иоановна попросила сесть рядом с ней. Так они и ехали до Петергофа, невидимые никем. В столовой, за пышным обедом, в честь императрицы-охотницы Анна Иоановна принимала беспрестанно поздравления вельмож, но всё время бросала осторожные взгляды на Волынского. Не дождавшись конца обеда, ушла к себе в комнату, а вскоре удалился и Волынский.

Из Петергофа императрица возвратилась заметно ожившая и помолодевшая. Бирону доносили о каждом её шаге, слове и вздохе, и он сдержанно, но недовольно сказал ей:

— Душа моя, ты подвергла себя страшному испытанию, выйдя один на один с клыкастой смертью. Я благодарю судьбу, что она оберегла тебя от погибели. Но обер-егермейстеру надо бы вынести порицание, чтобы впредь не обязывал ваше величество заниматься не женскими делами!

— Чем мне заниматься и с кем, это моё дело, — неожиданно дерзко отозвалась императрица.

— Ты возвращалась вместе с ним в твоей карете? — Бирон опустил глаза, изображая обиду.

— Представь себе, душа моя. Нам вдвоём было довольно весело, но я не хочу перед тобой в чем-нибудь оправдываться… Ведь я сама не требую от тебя никаких оправданий, хотя следовало бы тебе больше помнить о государыне.

— Хорошо, душа моя, я учту твои замечания и впредь буду ездить с тобой на любую охоту, но без Волынского.

— Ах, боже мой, ты, оказывается, ревнуешь меня! — Анна Иоановна неестественно засмеялась. — Не надо этого делать, душа моя, двор привык считать тебя только обер-камергером…

Следующая охота была на оленя. Императрица пригласила Бирона, но был с ней и Волынский. Откровенные ухаживания Артемия Петровича и злые взгляды, которыми Бирон вознаграждал своего соперника, веселили императрицу. Охота была больше похожа на расстрел. Оленя егеря выгнали на поляну, и Анна Иоановна двумя выстрелами убила его. Снова звучали торжествующие крики «виват!» и счастливая улыбка осветила рябое вспотевшее лицо императрицы. Бирон, видя её такой, морщился и вздыхал, по вслух сказал:

— Поражаюсь, сколь быстро обер-егермейстер научил тебя, душа моя, столь меткой стрельбе. Он достоин за это самой высокой награды.

— Я вознагражу его, — пообещала Анна Иоановна. — А тебе подарю царственные рога убитого оленя…

Бирон холодно засмеялся и умолк. Волынский, стоявший рядом и слышавший весь разговор, с радостью и опаской подумал: «Игра обретает жёсткий характер, по игра стоит этого… Надо погасить любовь императрицы к Бирону, тогда распадётся и вся бироновщина!»

Личность Волынского в глазах императрицы возросла настолько, что она перестала совершенно считаться с князем Куракиным, негласно перепоручив его шталмейстерские заботы Артемию Петровичу. Напрасно Бирон напоминал ей, что князь Куракин вовсе отошёл от дел, только тем и занимаясь, что устраивает музыку при треске ракет, бураков и лусткукелей да готовит изысканные блюда.

— Вот и пусть занимается суетой сует, — отвечала Анна Иоановна, — он нашёл своё истинное занятие, к тому же не мешает мне своими глупыми советами. Терпеть не могу балаболок, а он болтлив не меньше языкастой мамаши. К тому же сплетник, каких свет доселе не видывал. Уволь меня от него, душа моя. Хоть ты и возвёл Куракина в знатока лошадей, но он способен лишь седлать коней да крутить им хвосты, а меня интересует конное дело с другой стороны…

Императрица вскоре отдала в полное распоряжение Волынского государственные конные заводы и сама продиктовала инструкцию:

«Занимаясь разведением и размножением особливых конских заводов, выбирая по всем заводам рослых, статных лошадей, стараясь, чтобы не было между ними седлистых, острокостных, головастых, щекастых, слабоухих, лысых и прочих тому подобных; неусыпно заботясь о содержании чужестранных лошадей в особенной чистоте и покоях, и довольстве, её величество, императрица Всероссийская приказывает…»

Волынский, едва поспевая за Анной Ивановной, строчил инструкцию и радовался: «Дворян… Всех поместных дворян посажу на коневодство! Станет Россия лучшей в мире страной по разведению коней».

Прошло ещё несколько недель, и Волынский вместе с сенаторами и вельможами рискнул пригласить на освещение только что выстроенного дома на Мойке императрицу. Анна Иоановна приехала в карете с обер— камергером и нимало огорчила хозяина дома. Бирон словно тень ходил с ней рядом и то скептически, то вполне радушно оценивал обстановку комнат.