Евгений Салиас - Петербургское действо

Въ эту минуту «Ночь» шла изъ залы одна, поневолѣ уступивъ своего кавалера графинѣ Воронцовой. Она быстро приблизилась прямо въ нему.

— Господинъ офицеръ, вымолвила она по-нѣмецки и картавя. — Проводите меня, въ знакъ благодарности за офицерскій чинъ, до уборной графини Скабронской. Она сейчасъ мнѣ сказала, что вы знаете гдѣ комната.

— Я? Нѣтъ! Но я думаю, что это тамъ, за гостиной. Можно спросить людей. Если прикажете, я сейчасъ пойду и узнаю…

— Пойдемте вмѣстѣ… Скорѣе найдемъ…

Она двинулась чрезъ гостиную, Шепелевъ почтительно пошелъ за ней. Пройдя двѣ пустыя комнаты, они увидѣли на право длинный корридоръ, выходившій на ту же парадную лѣстницу, и Шепелевъ разглядѣлъ вдали фигуру Державина на часахъ. Здѣсь же, противъ корридора, оказалась пріотворенная дверь, въ которую виднѣлся красивый дамскій туалетъ.

— Баронъ не женатъ, усмѣхнулась незнакомка. — Стало-быть это и есть…

Быстро оглядѣвшись кругомъ, она еще быстрѣе вошла въ эту комнату и тоже осмотрѣлась, Шепелевъ остановился передъ дверями и хотѣлъ поклониться.

— Войдите! едва слышно и страннымъ, глухимъ голосомъ выговорила она.

Юноша, недоумѣвая, вошелъ и также невольно оглядѣлся.

Это была маленькая, красиво убранная спальня, освѣщенная двумя канделябрами, поставленными на двухъ бѣлыхъ тумбахъ; но, очевидно, это не была спальня хозяина дома, а, судя по всему, на-скоро приготовленная для женщины. На туалетѣ два красивые шандала. Два севрскіе амура держали двѣ розовыя свѣчи. Въ углу горницы изъ-подъ высокаго балдахина висѣли длинныя отпущенныя занавѣси нѣжно-розоваго цвѣта…

«Такъ вотъ гдѣ ты будешь…. до утра!» грустно подумалъ Шепелевъ и сердце сжалось въ немъ острой болью.

— Потушите, пожалуйста, канделябры. Мнѣ рѣжетъ глаза этотъ свѣтъ. Довольно мнѣ и этихъ двухъ свѣчей…. Вы, кажется, не желаете мнѣ помочь, господинъ внезапный офицеръ, снова заговорила она по-нѣмецки все тѣмъ же картавымъ голосомъ, видя, что юноша не двигается.

Шепелевъ повиновался, и въ комнатѣ стало гораздо темнѣе.

Между тѣмъ, покуда онъ снималъ съ тумбъ тяжелые канделябры и тушилъ свѣчи, «Ночь» быстро вернулась къ двери. Замокъ вдругъ звонко щелкнулъ… и, сунувъ куда-то ключъ, она вернулась къ туалету.

— Вы въ плѣну…. страннымъ, упавшимъ голосомъ произнесла она.

Шепелевъ, изумленный, стоялъ, не двигаясь, и глядѣлъ на незнакомку.

«Что за странная шалость! И неумѣстная!» думалъ онъ и вымолвилъ наконецъ:

— Что вамъ угодно отъ меня? Мнѣ надо скорѣе идти: я — дежурный.

Она быстро, ловко, искуссной рукой сняла съ себя діадему и, выпутавшись изъ облаковъ газоваго вуаля, засіяла еще ярче своими звѣздами въ полутемной комнатѣ…. Затѣмъ она сняла большой серпъ луны и стала отцѣплять всѣ эти звѣзды и звѣздочки, складывая ихъ на туалетъ. Скоро осталось на ней только созвѣздіе Большой Медвѣдицы, пришитое къ юбкѣ.

— Ночь проходитъ, луна зашла, звѣзды гаснутъ и закатываются…. шутливо, но тихо шептала она, а голосъ ея слегка дрожалъ. — Да!.. Наступаетъ день!.. Счастливый день для того, кто любитъ! Любитъ, какъ я! Любитъ, какъ ребенокъ, или какъ бѣдная женщина, никогда еще не знавшая любви!

Она смолкла, но вдругъ, будто вспомнивъ, заговорила скорѣе:

— Все это смѣло и дерзко, конечно, господинъ офицеръ! Но что же дѣлать? Другого исхода нѣтъ. Никакого другого нѣтъ! Впрочемъ, умная женщина, когда за что возьмется, то всегда счастливо доведетъ до конца.

Шепелевъ слушалъ, ничего не понимая, изумлялся и невольно любовался ею теперь снова, когда плечи ея, окаймленныя однимъ чернымъ корсажемъ, лишенныя облаковъ газа и сверкавшихъ звѣздъ, казалось, засіяли вдругъ еще болѣе собственнымъ снѣжнымъ свѣтомъ. Лицо, закрытое черной маской, еще болѣе оттѣняло бѣлизну горла и груди.

Но вдругъ онъ вскрикнулъ и двинулся…. въ полной тьмѣ! Она погасила послѣднія двѣ свѣчки.

— Что вы дѣлаете! воскликнулъ онъ, и невольная дрожь пробѣжала по тѣлу…. «Не можетъ быть! Не можетъ быть!» мысленно кричалъ онъ самъ себѣ, будто отвѣчая на какой-то вопросъ. — Что вы хотите? Я — дежурный…. Позвольте мнѣ выдти….

Но она молчала. Онъ чутко прислушивался. Она шевелилась, быстро двигалась…. Но сильное прерывистое дыханіе ея даже заглушало шелестъ платья и движеній….

Чрезъ мгновеніе шорохъ и это тревожное дыханіе послышались ближе къ нему и вдругъ двѣ руки нашли его въ темнотѣ. Онѣ дрожали на лицѣ и головѣ его.

— Я не понимаю…. Это капризъ, но и дерзость…. глухо проговорилъ онъ.

Но обнаженныя руки крѣпко, судорожно обвили его шею. Горячія губы коснулись во тьмѣ его лица, отыскали его губы и съ порывомъ жажды прильнули къ нимъ съ поцѣлуемъ. И вся она затрепетала вдругъ.

— Я люблю другую…. Люблю безумно… Поймите…. забормоталъ юноша.

— A я люблю тебя, тебя…. горячо и страстно отозвалась она вдругъ по-русски. но продолжая картавить. — И клянусь, въ первый разъ въ жизни люблю! Клянусь Святой Маріей, что я….

— Что?!! вскрикнулъ Шепелевъ, какъ оглушенный молніей, которая бы вдругъ, среди полной тьмы, освѣтила ему на мигъ все окружающее. Эти два слова? — Ея два слова. Какъ помнитъ и любитъ онъ ихъ, хотя слышалъ давно и только одинъ разъ.

— Боже мой! Неужели?… Ахъ, если бъ я зналъ, что это вы, что это ты! Скажи мнѣ, что это ты? задрожавшимъ отъ восторга голосомъ шепнулъ онъ.

— Я. Ей-Богу. Я…. Я….

— Графиня?.

— Нѣтъ, не графиня…. для тебя. A ты любишь графиню? Какую? страстно смѣялась она ему въ лицо, продолжая покрывать его нескончаемыми поцѣлуями.

— Бога-ради, скажи мнѣ…. Или пусти. Я безумно люблю тебя, если ты Маргарита! восторженно вскрикнулъ онъ. — Но если я ошибаюсь, то я не могу…. не хочу, ни за что! Пусти.

— Графиня Скабронская? Такъ вотъ кого ты любишь. Глупый! Развѣ ты не видалъ ее сегодня кармелиткой. Она мой старый другъ.

— Да, да…. Но право…. Твой голосъ теперь другой. И теперь это почти ея голосъ. Да! Я съ ума сойду. Говори! Или…. пусти меня. Ты Маргарита?! Говори!..

— Нѣтъ! Нѣтъ!..

Шепелевъ съ отчаяніемъ освободился отъ ея объятій и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ по паркету, наступилъ на что-то мягкое, а затѣмъ что-то хрустнуло подъ его каблукомъ.

— Святая Марія! Безумный! Ты топчешь…. Передавишь всѣ звѣзды моей Медвѣдицы!!..

Шепелевъ вскрикнулъ, бросился на голосъ и безумно обнялъ ее. Это былъ уже громкій, неподдѣльный и дорогой ему голосъ.

— О! Маргарита!.. почти простоналъ юноша, какъ бы отъ страшнаго страданія и боли. . .

Балъ все разгорался, оживлялся…. Молодежь танцовала до упаду по просьбѣ любезнаго хозяина.

Передъ полуночью явились на балъ еще двое костюмированныхъ. Это были два негра въ блестящихъ фантастическихъ и совершенно одинакихъ туникахъ и шальварахъ изъ пунцоваго бархата, сплошь вышитаго золотомъ. Оба негра были огромнаго роста, широкоплечіе, могучіе богатыри и красавцы лицомъ даже подъ черной мазью. Такихъ витязей въ Петербургѣ было немного и если бы они были теперь въ маскахъ, то и тогда бы легко всякій призналъ Григорья и Алексѣя Орловыхъ.