Грегор Самаров - На троне великого деда

— Скорей! — закричала Воронцова кучеру. — Скорей в Петергоф! Поезжай так быстро, как только возможно.

Экипажи двинулись в путь с необычайной быстротой, причём все сидевшие в них были охвачены сильнейшим возбуждением, бывшим тем тягостнее, что среди присутствующих царила полная неизвестность относительно сообщения, сделанного государю.

Наконец все добрались до Петергофского дворца.

Пётр Фёдорович был уже здесь; Гудович и Бломштедт были рядом с ним; восьмидесятилетний фельдмаршал медленно следовал за ними в некотором отдалении.

Лакеи в своих парадных ливреях молча, с мрачными лицами, стояли по коридорам; уже было известно об исчезновении императрицы и от некоторых крестьян дошли тёмные слухи о событиях, происходивших в Петербурге.

Пётр Фёдорович стремительно бросился по коридорам дворца в покои Екатерины Алексеевны.

— Где императрица? — закричал он хриплым, задыхающимся голосом, обращаясь к камеристке.

Вся дрожа, та объявила ему, что государыню не могли нигде найти во дворце и что, быть может, из-за приготовления к сегодняшнему торжеству она ночью спешно выехала в Петербург.

Управляющий дворцом утверждал, что из конюшен не было взято ни одной лошади, а экипажи все на своих местах. Пётр Фёдорович почти не обращал внимания на эти сообщения; он бегал по комнатам государыни, искал под шкафами и диванами, срывал занавески у постели, рылся в подушках и, словно охваченный внезапным припадком безумия, несмотря на подробный рассказ Бломштедта о бегстве императрицы, всё ещё цеплялся за мысль, что императрица прячется здесь где-нибудь. Наконец, когда он, произнося сильнейшие проклятия, всё перерыл в комнатах, он снова спустился вниз и появился во дворе дворца как раз в то время, когда туда въезжали экипажи с его свитой.

— Видишь, Романовна, видишь! — закричал он навстречу Воронцовой, выскочившей из своей кареты. — Я всегда это говорил: Екатерина такая скверная, такая хитрая, такая лицемерная, как черти в аду!.. Она нас всех обманула, она убежала!

Воронцова, пошатываясь, ухватилась за дверцу экипажа.

В одно мгновение все прочие дамы и кавалеры покинули экипажи, всякий этикет был позабыт, исчезла всякая робость в присутствии государя. Каждый набрасывался с вопросами на лакеев и придворных служащих, а получаемые ответы содействовали только увеличению общего смятения.

Громкие вопли и жалобы наполняли воздух. Уже, казалось, государь был всеми позабыт; никто больше уже не обращал на него внимания, он стоял совсем уничтоженный со сложенными руками, обратив взор к небу, словно он только ждал совета и помощи.

Мариетта, со скрещёнными руками и насмешливой улыбкой на устах, смотрела на всех этих блестящих придворных, которые, подобно стае вспугнутых голубей, бестолково метались во все стороны.

Графиня Воронцова первая пришла в себя.

— Надо сообразить, что предпринять, — сказала она, — необходимо вернуть бежавшую, надо судить и наказать такое неслыханное преступление.

— Надо вернуть бежавшую… судить, наказать! — пробормотал государь, не двигаясь с места.

В это время из дворца появился фельдмаршал Миних, прошедший через парк; он был спокоен, серьёзен, и все кавалеры и дамы обступили его. Все ждали спасения от этого солдата, поседевшего в боях и опасностях.

— Пойдёмте, граф Миних, — сказала графиня Воронцова, — государю необходимо устроить совещание о том, как поступить, а вы лучше всех сумеете дать ему мужественный и благородный совет.

Она взяла руку Петра Фёдоровича, ставшего совершенно безвольным, и повела его во внутренние комнаты дворца. Фельдмаршал, генерал Гудович и Бломштедт последовали за ними. В одном из внутренних помещений дворца Воронцова усадила на диван совершенно ошеломлённого и неподвижно смотревшего пред собой государя. Понадобилось много времени, прежде чем он был в состоянии собрать все свои мысли и дрожащим голосом попросить совета фельдмаршала и двух других сопровождавших его мужчин.

— Быть может, — сказал граф Миних, — государыня бежала, чтобы морем спастись в Германию, так как боялась суровых мер вследствие немилости вашего императорского величества?

— Нет, нет, — сказал Бломштедт, — она не бежала, она находится в Петербурге, и те неопределённые вести, которые были доставлены сюда отдельными крестьянами, вовсе не соответствуют величине опасности… Мы имеем дело с организованным заговором, и, быть может, теперь государыня уже стала во главе всей гвардии в Петербурге.

— Это предательство, это вероломство! — воскликнул Пётр Фёдорович. — Их всех надо расстрелять!..

— Теперь дело не в этом, — сказала Воронцова грубым и резким тоном, — теперь всё дело в том, как нам поступить, чтобы подавить мятеж.

— Ваше императорское величество, — сказал фельдмаршал, — вы сейчас же должны вызвать из Ораниенбаума голштинскую гвардию, на которую вы безусловно можете положиться, и немедленно во главе её идти на Петербург. На пути вы найдёте полк полковника Олсуфьева; это будет достаточное количество войска, чтобы в случае надобности вступить в бой. Но я убеждён, что до боя не дойдёт. Если действительно в Петербурге произошла революция, то лишь потому, что войска были введены в заблуждение; когда же они увидят пред собой лично вас, ваше императорское величество, они вернутся к своему долгу. Самая большая опасность заключается в отсутствии государя, которое даёт заговорщикам свободу действий.

— Даёт свободу действий, — повторил Пётр Фёдорович, снова впавший в своё летаргическое состояние.

— Фельдмаршал прав, — воскликнул Гудович, — мятежники должны увидеть пред собой государя; они никогда не посмеют поднять оружие против его священной особы.

Камердинер государя приоткрыл дверь и знаком вызвал генерала Гудовича. Последний поспешил на этот зов и через несколько минут вернулся вместе с человеком, переодетым в крестьянское платье.

Последний, тяжело дыша и изнемогая от усталости, передал записку государю.

— Кто вы? — спросила Воронцова.

— Я — лакей господина Брессана, французского купца, который милостью его императорского величества сделался поставщиком для двора всех парижских товаров; он послал меня переодетым в это платье, чтобы тотчас же передать записку вашему императорскому величеству.

Воронцова взяла письмо из рук государя, вскрыла его и прочла:

— «Екатерина Вторая избрана императрицей и в Казанском соборе получила благословение. Гвардейцы встречают её кликами радости, но между ними есть и сумрачные лица. Население Петербурга поражено и ошеломлено… Быстрое появление его императорского величества могло бы всё спасти».

— Скорей, скорей в путь! — закричала Воронцова. — Он прав. Вперёд, в Петербург!