Дмитрий Дмитриев - Два императора

Русская армия при Эйлау, в количестве шестидесяти восьми тысяч человек, расположена была по холмистой равнине, покрытой снегом; на этой равнине находилось несколько замёрзших озёр, представлявших собою плоскости, удобные для действия пехоты и конницы.

У Наполеона под Эйлау было до восьмидесяти тысяч солдат. Едва стало рассветать, как русское войско стояло «в ружьё». Было морозное утро; костры ещё не потухли и курились.

Наполеон выехал из города и с горы обозревал свою армию; бледное лицо его было мрачно; он хмурил брови и был чем-то недоволен; окружавшая его свита безмолвствовала, робко посматривая на своего властелина.

— Вся выгода на стороне русских. Я не надеюсь на хороший исход сражения! — ни к кому не обращаясь, громко проговорил Наполеон.

— Армия вашего величества привыкла побеждать, — льстивым голосом сказал кто-то из свиты.

— Вы так думаете? Посмотрим!

— Вы победите, государь, несомненно! — сказал Дюрок; этими словами он хотел развлечь императора.

— Я сам бы не сомневался в победе, если бы корпус маршала Бернадота был здесь. Но, увы, его нет в такой решительный день! Содействие этого корпуса дало бы мне верную победу.

— Не отчаивайтесь, ваше величество!

— Что ты сказал, Дюрок? Я отчаиваюсь? Ты с ума сошёл! Повторяю, я верю в мою счастливую звезду. Скачите к Даву и к Нею и моим именем скажите, чтобы они спешили к назначенным местам, в тыл русским, — обратился Наполеон к своим адъютантам. Те понеслись с приказаниями.

Потом Наполеон призвал маршалов Сульта, Ожеро и Мюрата и каждому из них распределил, где он должен занять позицию.

Лично себе Наполеон оставил командование гвардией.

Французские войска стали строиться. Наш главнокомандующий отдал приказ открыть огонь, и шестьдесят орудий грянули в неприятелей, выходивших из Эйлау; ответом на это был огонь восьмидесяти пушек со стороны французов. Земля дрогнула от этого адского грома. Пушечные выстрелы всё усиливались. Открылась страшная канонада.

— Что, юноша, как тебе нравится этот пушечный концерт? — спросил ротмистр Зарницкий у Дурова, с улыбкой на него посматривая; ротмистр и молодой казак стояли вместе во главе эскадрона.

— Ничего, господин ротмистр, — не моргнув глазом, ответил Дуров.

— Голова не кружится? Уши не заложило?

— Нисколько!

— Молодчина, во всей форме молодчина! Трусости в тебе нет.

— Зачем трусить? На войне об этом не думают.

— Герой ты, Дуров! Право, герой!

«Врёт старый дурак Щетина: на казака говорит — девица переряженная. От такого адского грома и шума на что у меня — и то голова кругом ходит, а он и глазом не моргнёт, ровно на парадном смотру стоит!» — думал Пётр Петрович, с удивлением и любовью поглядывая на отважного молодого человека.

— Глянь-ка, ребята, на казака-то.

— А что?

— Ну и мальчонка! Ни робости в нём, ни страха.

— А глаза-то так и горят, видно, и пушка ему нипочём.

— Ещё улыбается. Право слово, смеётся!

— Ну, чудо! Вот так казак! Мал, да удал.

— И конь, братцы, под ним. Страсти!

— Лихой конь! Каков наездник, таков и конь!

— Видал я, братцы, храбрецов «ироев», а такого, как наш казак, не приходилось.

— Где! Одно слово — воин-богатырь!

— Ровно Бова-королевич.

Так переговаривались солдаты, находившиеся вблизи Дурова. Они удивлялись его отваге, да и было чему: молоденький, безусый воин не страшится этого ада; перед его глазами сотнями падают люди, истерзанные, окровавленные. Белый снег пропитывается кровью и становится красным. Повсюду крики, стон, адская пальба; пороховой дым туманит воздух, застилает глаза. От этой поистине ужасной картины ни один мускул не дрогнет на нежном лице казака; он смело глядит в глаза смерти.

Около трёх часов продолжался ужасный огонь из нескольких сот орудий. Но в ходе сражения ничего особенного не случилось.

В десятом часу утра корпус Даву стал приближаться к русским. Только тронулись французы, закрутилась большая метель; снег валил хлопьями; пронзительный ветер бил им прямо в лицо. Воздух померк.

Французы под командою маршала Ожеро сбились от снежной метели с пути, очутились перед нашими батареями и были встречены картечью. Французы оцепенели от неожиданности; маршал Ожеро и два дивизионных генерала пали, тяжело раненные, и отнесены были назад. В мгновение ока несколько тысяч русских полков кинулись на французов в штыки. Произошла страшная, дотоле не виданная схватка. Более двадцати тысяч человек с обеих сторон вонзали трёхгранное остриё друг в друга, резались без пощады. Частями французы рвались вперёд, хватались за наши орудия, мгновенно овладевали ими и испускали дух под штыками, прикладами и банниками. Груды тел падали, осыпаемые свежими грудами. Наконец корпус Ожеро был опрокинут и, преследуемый пехотою и конницею, потерял несколько знамён.

Эскадрон Зарницкого опередил другие и, преследуя французов, явился в ста шагах от Наполеона.

Старая гвардия императора французов ринулась на храбрых гусаров и рассеяла их с небольшим уроном.

Пётр Петрович и Дуров спаслись от неприятельских пуль и сабель.

— Что, юноша, видел Бонапарта? — спросил ротмистр у Дурова.

— Видел, Пётр Петрович, хорошо видел…

— Не испугался?

— Помилуйте, чего бояться?..

— А многие, юноша, его боятся — он повелевает миллионами.

— Не таким, господин ротмистр, воображал я Наполеона.

— А каким же?

— Я думал, этот гениальный человек имеет гениальное лицо, величественную осанку, облачён в воинские доспехи. И что же?.. Вижу небольшого роста человечка с сухим несимпатичным лицом, сутуловатый, в каком-то поношенном мундире и в простой шляпе. И это гений?..

— Да, мой милый, покоритель полмира. Величие не в наружности, — возразил Дурову ротмистр.

Наполеон, видя незавидное положение своих дел, поспешил приказать Мюрату с резервною конницею выручать атакованный русскими корпус Ожеро. Мюрат кинулся на помощь и опрокинул русских.

Но взятые во фланги нашею кавалерией французские драгуны были обращены назад с большим для них уроном. Успех наших был очевиден: от корпуса Ожеро остались одни только обломки. На некоторое время кровопролитие прекратилось. Обе враждующие армии устраивались. Наш главнокомандующий подкреплял боевые линии большею частью резерва генерала Дохтурова. [50] Дохтуров (Докторов) Дмитрий Сергеевич (1756–1816) — генерал от инфантерии. В кампанию 1812 г. герой сражений при Бородине и Малоярославце. По всему протяжению армий, как русской, так и французской, гремела канонада.

По прошествии некоторого времени война разгорелась с новою силой. Русские ни на шаг не отступали, несмотря на то, что французов было более. Теснимый нашим войском, Даву принуждён был отступить. Наше войско умножилось новыми резервами; Наполеон, видя это, обратился к начальнику главного штаба Бертье [51] Бертье Александр (1753–1815) — князь Невшательский и Ваграмский, начальник французского главного штаба. с такими словами: