Дмитрий Дмитриев - Два императора

Арест для Николая Цыганова был так неожидан, что на него нашёл какой-то столбняк. Молодой человек никак не мог понять, что с ним происходит, за что его арестуют. Ему сказали, чтобы он собирался в дорогу.

— Куда вы меня повезёте? — спросил он у полицейских.

— В Кострому, по месту вашего преступления, — невозмутимо ответил полицейский.

— Преступления? Разве я сделал какое-нибудь преступление?

— Да, сделали.

— Какое же?

— Вы должны знать сами.

— Никакой вины я за собой не знаю.

— Об этом вы скажете на суде.

Бедную Марью едва могли оторвать от любимого сына; она крепко обняла его и никак не хотела с ним расстаться.

Николая Цыганова посадили в простую телегу, запряжённую парою лошадей. Один солдат и сыщик сели с ним рядом, а другой солдат поместился на козлах вместе с кучером.

По приезде в Кострому его свели прямо в губернаторский дом; первый допрос делал сам губернатор, генерал Сухов.

— Кто вы? — было первым вопросом губернатора, хотя он хорошо знал Николая Цыганова.

Николай назвал себя.

— Вы отставной прапорщик?

— Да. К чему эти вопросы, господин губернатор!

— Как к чему? Закон того требует.

— За что меня арестовали и, как разбойника, везли под конвоем?

— Что вы притворяетесь? Вы хорошо знаете свою вину.

— Уверяю вас, господин губернатор, я не знаю за собою никакой вины.

— А разбойническое нападение в лесу на дочь князя Гарина, её похищение вы не ставите себе в вину? — не сказал, а крикнул на Цыганова губернатор.

— Да, вот за что! Меня будут судить?

— Да, судить. И вас присудят к лишению чинов и орденов и сошлют на поселенье, — проговорил губернатор и отдал приказ посадить Цыганова на гауптвахту, под строгий караул.

Молодой человек очутился в заключении; его посадили в маленькую квадратную каморку с едва заметным оконцем; для спанья стояла узкая скамья, простой стол и стул; кроме хлеба и воды, ему ничего не давали.

«Так вот оно, возмездие-то! Вот когда я должен отдать отчёт в моих поступках. Нет, не везёт мне в жизни! Неласкова ко мне судьба. Если бы не жаль было матушки, наложил бы на себя руки. Что жить? Когда в жизни одно несчастие, одно горе», — так раздумывал Цыганов, лишённый свободы. Молодой человек сидел уже на гауптвахте дня три. За всё это время его ещё один раз вызвали в канцелярию губернатора, где с него снова сняли допрос; его поставили на очную ставку с Петрухой и Кузьмой; этих оборванцев всё ещё держали в остроге.

В этот раз допрос производил не губернатор, а его чиновник «по особо важным делам».

— Знаете ли вы этих молодцов? — показывая Николаю на Петруху и Кузьму, спросил у него чиновник.

— Знаю, — тихо ответил молодой человек; он не стал запираться, потому что запирательство ни к чему бы не привело.

— Вы подкупили их сделать нападение в лесу на дочь князя Владимира Ивановича Гарина?

— Да.

— С какою целью вы это сделали?

— Для вас это всё равно, — с неудовольствием ответил Цыганов.

— Для меня всё равно, это правда, но для суда не всё равно. И вы обязаны сказать.

— Больше я вам ничего не скажу.

— Что же, не говорите. Для вас же хуже. — Чиновник наклонился и стал что-то писать; потом повернулся к Петрухе и Кузьме и спросил их, показывая на Николая: — Вы его знаете?

— Пора не знать, — приятели, — сострил Кузька, ухмыляясь и почёсывая затылок.

— Дрянь человек он: рядился за плату, а рассчитал по другой, — не скрывая своей злобы, проговорил Петруха.

— Он подрядил вас напасть в лесу на княжну? — спросил чиновник.

— Знамо, он, кому другому; рядил, мол, за сто рублей, а не заплатил и пяти десятков, сквалыга, — не переставал ругаться рыжий Петруха.

— Ну, не ругайся, разбойник, здесь присутствие, — крикнул на него чиновник.

Петруха смолк и насупился.

Чиновник опять стал писать какую-то бумагу; писал он долго, потом обмакнул большое гусиное перо в чернильницу, дал подписаться Цыганову; тот машинально подписался; его опять увели на гауптвахту.

Измученный и нравственно, и физически, Николай Цыганов хотел немного хоть успокоиться; он лёг на скамью и старался заснуть; но сон-благодетель его бежал. Молодой человек был в страшном отчаянии: он не столько боялся суда, сколько предстоящего ему позора, срама, — боялся он и за себя, и за свою бедную мать.

«Как убийцу, как грабителя, повезут меня на площадь на позорной колеснице. Да нет, нет, старый князь не допустит до этого, ведь я его сын; и князь Сергей вступится за меня. Пусть лишат дворянства, пусть снимут крест, данный мне за храбрость. Пусть всего лишают и сошлют в Сибирь, только бы не везли меня на позорной колеснице. Я не переживу такого позора. Лучше смерть», — так думал Николай Цыганов. Наконец он заснул. Скрип двери и громкий говор заставил его проснуться, и когда он открыл глаза, то увидал, что перед ним стоят его мать и князь Владимир Иванович; молодой человек не верил своим глазам. Он думал, что видит сон.

— Николюшка, голубчик! — обрадовалась Марья.

— Матушка, неужели это ты?

— Я, родной, я…

— Как же ты очутилась здесь?

— Приехала, стосковалась я по тебе, сынок, крепко стосковалась… — Марья кинулась обнимать своего сына.

Старый князь молча смотрел на эту сцену.

— И вы, князь, вы тоже приехали?

— Да, Николай, я приехал, чтобы освободить тебя.

— Спасибо, ваше сиятельство!

— Ты знаешь, Николай, кто я тебе? — тихо спросил у Цыганова князь.

— Знаю, ваше сиятельство, — так же тихо ответил молодой человек.

— Зови меня отцом.

— Как! Мне звать вас отцом? — обрадовался Николай.

— Ты мой сын.

— Господи, Господи! У меня есть отец, мать! О, я так счастлив! — Молодой человек плакал слезами радости; он обнимал и князя и свою мать.

Князь Владимир Иванович сам был тронут, он не сопротивлялся ласкам сына и сам крепко его обнимал.

Князю не составило больших трудов освободить из заключения сына. Губернатор, по его просьбе, остановил следствие и отдал приказ выпустить из гауптвахты Николая Цыганова, а Петруху и Кузьму как соучастников преступления этапным порядком отправить на поселение.

Мы уже знаем, что Пётр Петрович, по просьбе приятеля, тоже отправился в Кострому; он хотел увидать Николая, но его почему-то не допустили к заключённому. В Костроме Зарницкий встретился с князем Владимиром Ивановичем, и вот в квартире полковника, которую он нанял на несколько дней, собрались сам князь, полковник, Цыганов и его мать для семейного совета. На этом совете положили, что Николай с матерью будет жить в Москве, в купленном на княжеские деньги доме; князь обещал положить на имя Николая в опекунском совете порядочную сумму денег для обеспечения как молодого человека, так и его матери; при этом Марья и её сын должны держать в строгом секрете, что он побочный сын князя Владимира Ивановича Гарина, и не предъявлять никаких прав.