Дмитрий Вонляр-Лярский - Грех у двери (Петербург)

Гость слушал с видимым сочувствием. Но внезапно его капризный подбородок передёрнуло.

— Опять, конечно, немец! — бросил он с резким раздражением, судорожно глотая набежавшую слюну.

«Влияние черногорки, — мысленно отметила себе статс-дама. — Прежде этого в нём что-то не было».

— Императрице всероссийской пора стать русской, — уже спокойнее, но жёстко и решительно заговорил великий князь. — Немецкая кровь, английское воспитание — гандикап [244] Гандикап — английское слово, обозначающее скачки, бега, в которых для участвующих лошадей разных возрастов и классов уравниваются шансы на успех. Здесь употребляется в переносном смысле. казалось бы, достаточный. Так нет! Только заболела: врачей ли, оккультистов… всё ищут за границей.

Гость снял очки и выпрямился в кресле. Ястребиная голова уверенно закинулась. Перед хозяйкой дома снова сидел молодцеватый, энергичный спортсмен.

«Он, слава Богу, ещё орёл!» — внутренне обрадовалась старуха.

— Причина недугов её величества, — следовало дальше, — не тело, а больной астрал. У нас же на Руси издревле — чудесные целители среди простонародья. Вот кто вылечит царицу!

Тётя Ольга мало доверяла деревенскому знахарству.

— Из простонародья? — усомнилась она вслух.

— Не верите?.. На собственных моих глазах покойному Сипягину [245] Сипягин Дмитрий Сергеевич (1853–1902) — министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов (1900); убит эсером С. В. Балмашевым. заговорил зубную боль простой асташевский лесник.

Статс-дама закивала головой с вежливым притворством.

— Привели мне недавно такого же таёжника, — продолжался рассказ. — По наружности мужик мужиком. Говорят, бывший конокрад. А замечательный самородок! Я от него в восторге…

Внимание тёти Ольги притуплялось. Последние фразы гостя показались ей лишь отголоском модного когда-то поветрия. В памяти всколыхнулись отрывочные образы: хождение в народ кающихся дворян… кучерской кафтан покойного государя… отвратительный петушковый стиль… лапти Толстого…

А великий князь всё говорил:

— Мужика, как мой, полезно показать в Царском. Пусть присмотрятся поближе, что такое простой серый русский человек. Этот не революционер, я за него ручаюсь. Да вот беда: имя, вероятно, не понравится, особенно ей, avec sa pruderie farouche [246] С её сугубым целомудрием (фр.). .

— Ухо скоро привыкает ко всяким именам, — машинально уронила утомлённая тётя Ольга.

— Нет, — отрубил великий князь, — эта фамилия или кличка, по правде, и меня смущает.

В отяжелевшей голове старухи сквозь мигрень проскользнуло: как может что-нибудь вообще смутить такого великана?

Она обмерила усталым взглядом самоуверенную фигуру гостя и спросила рассеянно:

— Да как же его зовут?

— Представьте, — лошадиные зубы оскалились, — Распутин [247] Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1869–1916) — из крестьян Тобольской губернии (село Покровское). Фаворит Николая II и Александры Фёдоровны. Появился при дворе государя в 1905 г. и в качестве «провидца» и «исцелителя» приобрёл большое влияние на Даря, царицу и их окружение. !

Софи торопилась. Приглашённым в ложу министра двора опаздывать считалось безусловно неприличным.

В карете она прежде всего взглянула на часы кожаного прибора и потушила электричество со вздохом облегчения: до начала представления оставалось ровно двадцать минут. По пути в театр можно передохнуть наконец от утомительной сутолоки и спокойно, в одиночестве, ничем не развлекаясь, разобраться в мыслях.

Она запахнулась в тёплую лисью ротонду [248] Ротонда — длинная женская накидка без рукавов. и стала перебирать впечатления дня.

Началось с самого утра. Две неожиданности — одна за другой. Едва проснулась — звонил отец, срочно вызванный из деревни по каким-то делам. Вслед за этим настоял быть принятым управляющий, Евсей Акимыч. Оказалось — только что вернулся из Вержболова, и с письмом от мужа.

Она почувствовала внутренний укор. За эти три недели в Петербурге её успел захлестнуть водоворот наступавшего зимнего сезона. Светские обязанности и развлечения заслонили все важные житейские обстоятельства, даже предстоящий переезд целым домом в пограничное захолустье, где теперь муж. Смутившись, она поспешила вскрыть конверт.

Серёжа писал всего несколько строк… Здоров, всё благополучно. Кругом всюду — отличная охота по перу [249] Охота по перу — охота на птиц. . Удалось выгодно купить в окрестности имение. Есть усадьба. Подробности передаст Евсей Акимыч.

«Почему так коротко и сухо? — царапнула мысль. — Ни настояний торопиться, ни жалоб, что соскучился… Отвык? Забыл?» Но тут же вспомнилось расстроенное лицо уезжавшего мужа, его влюблённые глаза… Даже улыбнулась, успокоенная: невозможно!

«Нарочно, может быть? Хитрит?..»

Нет, Серёжа весь как на ладони… Просто он всегда таков. Скучнейшие нравоучительные прописи или молчит. И тогда уже ласкового слова из него не выдавить.

Евсей Акимыч напомнил о своём присутствии глухим покашливанием.

Она удивилась:

— Ещё имение? Сейчас, когда кругом только и слышно: все продают свои земли в какой-то банк для крестьян?

Управляющий упрямо мотнул бородой:

— А мы вот, наоборот, к своим прикупаем-с…

Прервавшись, он издал носом странный звук, точно хрюкнул боров, нашедший жёлудь.

— Да-с, ваше сиятельство, верим в землицу и только в неё-с.

Она старалась не глядеть на собеседника. Его неопрятная поседевшая грива, вечно потное, лоснящееся лицо и грубое, точно топором вытесанное туловище вызывали брезгливую дрожь. Он напоминал ноготь на мужской ноге.

Голос управляющего принял наставительный оттенок:

— Ещё покойный граф зарок с нас твёрдо брали…

По этому вступлению можно было догадаться, что он скажет дальше. Свёкор перед смертью завещал не продавать ни десятины родовых поместий. Дал он сыну и другой завет: поручить всецело управление громадным родовым имуществом бывшему кокоревскому артельщику Евсею Акимычу. Заниматься самому своей частной собственностью офицеру не разрешалось воинским уставом. А финансисты, деловые адвокаты и прочие разновидности стяжательной интеллигенции не внушали старозаветному мизантропу никакого доверия…

Захотелось не слышать всего этого лишний раз. Она перебила управляющего вопросом:

— Какова усадьба в купленном имении?

— Хозяйство — образцовое, — похвалил Евсей Акимыч и с раздражающим многословием заговорил о племенном скоте, каких-то молотилках, парниках…

Она прервала опять:

— Что там за дом?

— Старина, можно сказать. Кирпич на совесть. Стены толщиной аршина в полтора…