Артур Дойль - Дядюшка Бернак

— Нет-нет, оставь собаку в покое! — вскричал Лесаж, не в силах дольше бороться со страхом.

— Да ты с ума сошел! Наша жизнь зависит от того, успеем ли мы ее убить.

— Но она же на сворке!

— Коль она на сворке, пиши пропало. Но скорее она не привязана. Тогда мы можем спастись!

Лесаж, дрожа всем телом, снова прислонился к столу и не отрывал испуганных глаз от двери. Шарль продолжал покачиваться из стороны в сторону, на губах его застыла какая-то странная полуулыбка. Одну руку он сунул себе за пазуху и — я готов поклясться — сжимает ею оружие! Туссак стоит между ними и раскрытой настежь дверью, и, хотя я боялся и ненавидел его, я не мог оторвать от него глаз: казалось, он стал выше ростом и в его осанке появилось подобие благородства. Меня настолько поглотило происходящее (ведь в конце концов все три заговорщика могли погибнуть), что я совершенно позабыл о бедственном положении, в котором находился сам. Передо мной разыгрывалась страшная, захватывающая драма, и я был единственный зритель, упрятанный в грязный, скверный подвал!

Я ждал и наблюдал, затаив дыхание. По напряженным лицам моих тюремщиков я понял, что они следили за чем-то, чего я видеть еще не мог.

Туссак занес топор и изготовился к удару. Лесаж отошел в самый дальний угол хижины и закрыл рукой глаза. Старик перестал покачиваться и застыл как изваяние. Вот послышался негромкий топот, на пороге мелькнула тень, и в дверях показалась собака…

Туссак молниеносно ударил ее топором; удар был точен, и лезвие вошло в горло животного, но топорище сломалось. Собака, однако же, успела повалить Туссака на пол, и они сцепились в отчаянной смертельной схватке. Косматый великан и собака дико рычали, и голос человека было не отличить от рыка животного. Борьба шла за самое дорогое для каждого существа — за жизнь! И человек одержал верх. Железные пальцы Туссака впились в горло собаки… Я не видел, что было дальше, как вдруг раздался мучительный, страшный хрип. Туссак, пошатываясь, встал, с его рук струилась кровь, а его противник в луже крови остался неподвижно лежать на полу.

— Пора! — крикнул Туссак громовым голосом и выбежал из хижины.

Лесаж — на лице его был ужас, а глаза мокры от слез — вышел из угла, куда он в страхе забился, пока Туссак боролся с собакой.

— Да-да, — воскликнул он, — бежим! После собаки придет полиция. Собака сильно их опередила. Мы еще успеем спастись.

Но Шарль все с тем же бесстрастным лицом, на котором не отразилось никаких чувств — лишь желваки на скулах задвигались еще быстрее, — спокойно встал и, подойдя к двери, запер ее.

— Я думаю, голубчик Люсьен, — невозмутимо сказал он, — тебе лучше оставаться там, где ты есть!

Выражение ужаса на бледном лице Лесажа постепенно сменилось изумлением.

— Но вы не сознаете опасности, Шарль, — сказал он, пытливо вглядываясь в товарища.

— О нет, я прекрасно все сознаю, — ответил тот с неожиданной улыбкой.

— Но ведь полиция с минуты на минуту будет здесь! Собака сорвалась со сворки и убежала вперед. Нет сомнения, они направляются прямо сюда, ведь это единственное жилье в здешних местах!..

— Нет, сказал я, мы не двинемся с места!

— Безумец, вы можете жертвовать своей жизнью, но не моею! Оставайтесь, коли хотите, а я ухожу!

Он бросился было к двери, беспомощно и нелепо размахивая руками, но Шарль вскочил на ноги и встал перед ним с таким повелительным жестом, что молодой человек отпрянул назад, словно его ударили.

— Глупец, — презрительно бросил Шарль, — жалкий, ничтожный глупец!..

Лесаж раскрыл было рот, да так и оцепенел; колени его от страха подогнулись, он сжал в мольбе руки.

В этот миг он являл собой олицетворение ужаса — безысходного, самого отчаянного ужаса, какое мне только доводилось видеть. Лесаж наконец понял, в чьи руки он попал.

— Вы, Шарль, вы ! — лепетал он, запинаясь на каждом слове.

— Да, я! — безжалостно усмехнувшись, ответил тот.

— Вы — полицейский шпион! Вы — душа нашего общества?! Вы, принимавший участие в самых секретных заговорах!.. Вы были нашим вождем! О Шарль, у вас нет сердца!.. Я слышу их приближение… Шарль, отпустите меня; я прошу, я умоляю вас, отпустите меня!..

С окаменевшим лицом Шарль медленно покачал головой.

— Но почему же именно я должен стать вашей жертвой? Почему не Туссак?

— Справься собака с ним, я захватил бы вас обоих. Туссак слишком силен, куда уж мне с ним бороться! Поэтому, Люсьен, ты один обречен стать моим трофеем, и тебе с этим придется смириться!

Лесаж провел рукой по лбу, словно желая убедиться, что не спит.

— Агент полиции! — шепотом повторял он. — Шарль, мой учитель, — агент полиции!..

— Я знал, что это вас изумит!

— Но ведь как раз вы придерживались самых крайних взглядов! Ни один из нас не мог равняться с вами. Сколько раз мы собирались, чтобы внимать вашим философским рассуждениям. И Сибилла с вами! Ради Бога, не говорите мне, что и Сибилла тоже была шпионом!.. Но ведь вы шутите, Шарль. Скажите мне, что вы шутите!..

Черты лица Шарля несколько смягчились, и глаза загорелись лукавством.

— Ваше удивление для меня весьма лестно, — молвил он. — Видать, я хорошо сыграл свою роль. Не моя вина, коль эти разини спустили собаку. За мной, во всяком случае, будет честь собственноручной поимки отчаянного и опаснейшего заговорщика.

Он насмешливо улыбнулся своему трусливому пленнику.

— Император умеет не только награждать друзей, — строго добавил он, — но и наказывать врагов.

До сих пор он держал руку за пазухой, но теперь вынул пистолет.

— Не стоит и пытаться бежать, — бросил он в ответ на испуганный взгляд Лесажа, — живой или мертвый, но вы останетесь здесь!

Лесаж закрыл лицо руками и громко, беспомощно зарыдал.

— Каким же вы оказались негодяем, Шарль, — почти простонал он, — ведь вы заставили Туссака убить того человека с улицы Бас-де-Ларампар, вы заставили нас поджечь его дом! А теперь вы сами же и предаете нас…

— Я сделал это, потому что хотел, чтобы честь раскрытия вашего заговора принадлежала единственно мне. Наконец пробил час!

— Хитро придумано, Шарль, но что подумают о вас, когда я обо всем расскажу? Как вы объясните императору свои поступки? В ваших интересах не допустить, чтобы я скомпрометировал вас.

— В самом деле, друг мой, вы совершенно правы, — сказал тот, взводя курок пистолета, — я несколько перешел границы, исполняя данные мне инструкции, и теперь самое время исправить это. Вопрос в том, оставлять вам жизнь или нет, хотя я лично думаю, что вам лучше умереть.

Страшно было смотреть на Туссака, когда тот боролся с собакой, но эта новая сцена заставила меня содрогнуться. Чувство жалости к несчастному Лесажу, созданному, казалось, для того, чтобы стать ученым или поэтом-мечтателем, перемешалось с отвращением. Было ясно, что слабого Лесажа подчинили себе другие, более волевые люди и навязали ему непосильную роль в нынешнее смутное время. Я забыл уже его вероломство по отношению ко мне, хотя оно едва не стоило мне жизни, забыл, как Лесаж настаивал на том, чтобы убить меня.