Теодор Парницкий - Аэций, последний римлянин

К каждому он обращался с дружеским словом: к франку, к бургунду, к свеву. О каждом народе и его обычаях он что-то знал, что-то помнил, что-то одобрял. И вдруг солдаты услышали, как он заговорил на ином языке, странном, диком, смешном, ни на один не похожем. И вновь он говорил бегло, быстро. Все повернули головы туда, откуда доносился его звучный голос. Они увидели его стоящим перед низким, как будто перекрученным, но широкоплечим, сильным человеком с кривыми ногами и маленькими раскосыми глазками. Человек этот радостно щерил зубы и время от времени прерывал слова вождя радостными возгласами.

— Скоро у тебя будет много товарищей из твоего народа, — с улыбкой говорил ему Аэций. Он хотел еще что-то сказать, но вдруг взгляд его упал на стоящего в нескольких шагах поодаль солдата и задержался на его фигуре с удивлением и даже с какой-то издевкой.

Это был худой, слабосильный юноша, почти мальчик. Видно было, как он сгибается под тяжестью снаряжения, щита и копья. Большие черные глаза его были устремлены на Аэция. В этом взгляде начальник дворцовой гвардии прочитал нечто столь необычное и неожиданное, что, дружески ударив гунна по плечу, быстрым шагом поспешил туда, где стоял, усилием заставляя себя не покачнуться, худой юноша. Аэций смерил его с ног до головы проницательным взглядом; чем дольше он вглядывался в него, тем сильнее вздрагивали уголки рта солдата. Аэций пренебрежительно выпятил губы. С минуту покачивал он головой и вдруг спросил со злорадством в голосе:

— Что ты тут делаешь?

— Служу Риму, — послышался ответ.

Аэций пожал плечами и обвел взглядом войско.

— Они все ему служат, — сказал он и тут же бросил новый вопрос: — Из какого ты народа?

Еще судорожней задрожали уголки рта юноши. Но большие черные глаза вызывающе смотрели в широкое усмехающееся лицо. Ответил он громко, и в словах его звучали упрек, обида и даже презрение:

— К сожалению, я всего лишь римлянин, вождь.

Аэций с минуту молчал. Потом медленным движением положил широкую ладонь на худое плечо и сильным голосом, чтобы его слышали в самых дальних рядах, воскликнул, не переставая улыбаться:

— Это ничего. Я тоже римлянин.

И вдруг, наклонившись к молодому солдату, поцеловал его в щеку.

Неужели призраки прошлого никогда не оставят ее? Неужели всегда будут возвращаться навязчивым хороводом мучительных или сладостных воспоминаний? Чего они еще от нее хотят? Неужели они не знают: в тот десятый день перед ноябрьскими календами, когда на Римском форуме патриций Гелион провозгласил ее сына императором Августом, навсегда захлопнула в своей душе Галла Плацидия дверь, в которую она позволяла проскальзывать теням минувших времен и минувших чувств… Кончилась навсегда та жизнь! Теперь началась жизнь новая… обращенная только к будущему… Но почему тогда вдруг вновь возвращаются забытые лица?.. Чего хочет от нее гот Анаолз, который в Нарбоне за свадебным столом сидел между Ингеном и женихом?..

— Чего… ради Христа, скажи, чего ты требуешь от меня, Анаолз?

— Хочу приветствовать тебя, королева…

Да, этот призрак говорит «королева», а не «Августа»… Но откуда в таком случае взялся этот глубокий шрам на шее, которого тогда, в Нарбоне, не было… Она спрашивает призрак:

— Откуда у тебя этот шрам?..

— Меня ранили в битве… под Арелатом… — слышит она ясный ответ.

Плацидия не понимает. Она никогда не слышала ни о какой битве под Арелатом. Твердой рукой она осеняет себя крестом. Но призрак не расплывается в сумраке, который заполняет тронный зал. Плацидия решается. Она хлопает в ладоши. Вносят лампы. Становится светло… призрак не исчезает… Живой, настоящий Анаолз!

С каким трудом принуждает она себя сохранять спокойствие — не может же она выдать своей радости, наоборот, она должна нахмурить брови и сурово отчитать гота за то, что он сказал «королева», а не «Августа»…

И вдруг она что-то припоминает. Лицо ее мгновенно проясняется — нет, она простит ему…

— Привет тебе, благородный Анаолз! — восклицает она. — Ты прибыл послом от короля Теодориха?

Какое наслаждение заключить с Теодорихом мир за спиной Аэция, собирающегося схватиться с готами!.. Просто хочется по-детски хлопать в ладоши.

— Нет, королева, я пленник.

Глаза Плацидии становятся еще выпуклее, еще круглее, чем обычно. Дрожат ее длинные, сужающиеся к ногтям пальцы.

— Скажи… скажи… Анаолз…

— Аэций прислал меня к тебе, королева… как дар… как невольника… Аэций — победитель… Под Арелатом он разгромил наше войско… король Теодорих еле ушел живым, весь израненный… Самые старые готские воины не помнят такого поражения… Радуйся, королева, ты выиграла…

«Проиграла, — думает Плацидия, полная безграничного отчаяния, — снова проиграла… Ему…»

Скоро полночь. В палатке вновь назначенного magister utriusque militiae [35] Командующий обоими родами войск — пехотой и конницей, главнокомандующий (лат.). становится просторней. С рассветом войско двинется на юг, к Арелату, которому спустя три неполных года вновь угрожают готы: так что каждый хотел бы немного поспать, хотя бы вздремнуть с минуту. Андевот, Кассиодор, молодой Авит-арвернец, сын бывшего префекта Галлии Аполлинарис, войсковой казначей Валерий один за другим покидают палатку, в десятый раз желая полководцу долгих лет всегда победоносного командования войсками Западной империи. Один только Астурий, который не спал прошлую ночь и у которого нещадно слипаются глаза, должен остаться: таково желание главнокомандующего сиятельного Флавия Аэция.

И года не прошло, как в результате все новых побед Аэция и все растущей его славы Августа Плацидия оказалась вынужденной даровать своему начальнику дворцовой гвардии звание начальника конницы. Таким образом, сын Гауденция получал в начале четвертого года своей службы Феодосиевой династии титул и власть, которые для его отца казались пределом мечтаний, увенчанием многолетней и многотрудной солдатской службы. Но Аэций совсем не удовлетворился тем, что сравнялся с отцом: одержав важную победу над молодым королем франков Клодионом, он послал в Равенну комеса Астурия, требуя звания главнокомандующего — звания, которое последним и, пожалуй — так казалось Аэцию, — первым, носил муж Плацидии Флавий Констанций.

И вот Астурий привез ему желанное звание вместе с вручением ему власти над всеми вооруженными силами Partium Occidentis [36] Западных областей (лат.). .

Аэцию не трудно представить, как ярилась Плацидия в момент подписания назначения и какая кислая мина была у патриция Феликса, который, хотя никогда не был солдатом, носил титул главнокомандующего. А что они могли поделать?