Теодор Парницкий - Аэций, последний римлянин

— Трусы! — бросает она им в лицо. — Трусы и предатели!

Сановники молчат.

О церемониале забыли, будто он никогда и не существовал. Старый Леонтей с громким топотом вбегает в комнату. Сразу же за ним входят Астурий и Андевот.

При виде их Плацидия уже не может сдержать ярости.

— На колени! — кричит она нечеловеческим, хриплым голосом. — На колени, изменники, убийцы!.. Бешеные псы! Вот здесь, здесь… целуйте его лицо… ее изуродованные ноги… Я сама, своей рукой отрублю вам ваши подлые головы… тупым мечом, видит бог… Меч! Дайте меч!

Крик ее переходит в дикий, смешной писк. Никто не двигается.

— Прости, великая Плацидия, — холодно говорит Астурий, — мы пришли уведомить тебя, что твой верный слуга, единственный защитник империи, непобедимый Флавий Аэций счастливо избежал злокозненной смерти… Но поскольку, как я вижу, ты уже знаешь…

На лице Плацидии тут же появляется маска достоинства и спокойствия.

— Флавий Аэций предстанет перед нами под стражей, обвиняемый в предательстве и убийстве…

— Нет, великая, он предстанет здесь и уже скоро — может быть, через два-три часа — как счастливый победитель короля Теодориха…

Вскрик удивления и отчаяния вырывается из груди Плацидии. Среди приближенных небывалое смятение. Астурий же спокойно продолжает:

— Он предстанет перед великой Плацидией уверенный, что его не минует заслуженная награда… награда не только за победу — это не столь важно, поскольку для Аэция она привычна, — он должен быть обласкан тобой за опасность, которая ему грозила из-за угла, а не тогда, когда он подставлял свою грудь в честном бою за тебя, о великая.

Снаружи донеслись вдруг громкие крики, трубы, звон оружия. Еще сильнее побледнели сановники и сенаторы.

— Что это? — тщетно пытаясь сдержать тревогу, воскликнул префект претория Феодосий.

Андевот усмехнулся.

— Это италийские легионы, и прежде всего преданные спатарии и скутарии Августы Плацидии выходят встречать победителя. А зачем они сюда пришли? Им, наверное, кажется, что сиятельные мужи захотят следовать во главе их…

— И действительно, сиятельные мужи, — подхватил Астурий, — кто пойдет приветствовать победителя от имени Августы Плацидии и сената Рима?

Не услышав ответа, он с нарочитой небрежностью добавил:

— Кто знает, а вдруг солдаты, которые проливают кровь за императора и сенат, обидятся… и очень обидятся, что никто, кроме них, не хочет воздать победителю…

— Я иду, — сказал Геркулан Басс.

— И я, — поспешно подхватил Секст Петроний.

— Я тоже, — откликнулся молодой Квадрациан, друг патриция Феликса.

Астурий посмотрел на них благосклонно, Петроний Максим — с презрением; Плацидия не посмотрела совсем — возможно, она уже никому не смела показать своих глаз.

— От имени легионов и орденов Италии благодарим вас, сиятельные мужи, — послышался снова голос Астурия, — но смею думать, что счастливому победителю, чудом спасшемуся от коварного убийства…

— Ты хотя бы постыдился своей трусости и лжи, Астурий, — произнесла, не поднимая глаз, Плацидия. — Почему у тебя нет смелости сказать: Аэций нам велел — и мы убили… Мы сильны и сегодня убиваем Феликса, а завтра кого-нибудь еще… Ведь ты же сам не веришь в то, что говоришь о коварном убийстве, которого избежал Аэций, а…

И тут произошло вдруг неслыханное. Даже Андевот оробел и смертельно побледнел. Астурий смелым быстрым шагом подошел к Плацидии, чуть ли не оперся еще окровавленным локтем о священную руку и, приблизив свое лицо к священному уху, что-то зашептал.

— Это неправда… — услышали сановники и придворные уже не возглас, а стон, который сорвался с внезапно побледневших губ Плацидии.

— Ты сама знаешь, что это правда, великая Августа… Когда Леонтей принес тебе в эту самую комнату весть о том, что видел меня около терм, ты велела Феликсу…

— Молчи… не говори ничего, — громко прервала она его шепот. — Закончи то, что ты хотел сказать до этого, Астурий…

— Я говорил, что Аэцию, несомненно, будет приятно встретить сиятельных мужей, но наверняка большую радость ему доставит, если высшему воинскому начальнику первым воздаст честь высший в данную минуту цивильный начальник…

Слова «в данную минуту» он произнес, особо акцентируя их.

— Я пойду, если ты, великая, повелеваешь, — сказал префект Феодосий.

— Великая Плацидия повелевает, не так ли? — устремил на Плацидию испытующий, многозначительный взгляд Астурий.

— Повелеваю…

После этого все сановники стали тесниться к Геркулану Бассу, выражая желание сопровождать его при встрече Аэция. Один только Петроний Максим не двинулся с места, где он стоял, склонившись над окостеневшими обрубками ног Падузии.

— Что мы должны сказать сиятельному Аэцию? — спросил префект.

Все вопрошающе взглянули на Плацидию. Она молчала. Молчали и Астурий с Андевотом.

И тут тишину прервал голос Геркулана Басса:

— Ты скажешь, сиятельный, что великая Плацидия благодарит великого полководца и своего возлюбленного слугу за блистательную победу… что она радуется и возносит благодарения Христу, поскольку оный возлюбленный слуга ее счастливо избегнул злокозненной смерти. Об одном только жалеет она, что тот презренный, кто умышлял этот коварный удар, не станет пред императорским судом, а сразу перед господним, иже покарал его сурово — о, воистину сурово! — но и справедливо, самовольный, к прискорбию, но понятный и правый гнев народа, обожающего своего заступника и предводителя италийского войска… И еще скажешь, что в следующий господний день епископ Эгзуперанций по настоятельному желанию Августы Плацидии отслужит в Урсианской базилике двукратный благодарственный молебен: за победу над готами и за чудесное избавление Аэция от коварного удара убийцы…

— Эгзуперанций при смерти. Он не проживет и дня, — прервал его Секст Петроний.

— Значит, его преемник! — воскликнул Андевот, уже не в силах скрыть своей радости.

Басс же продолжал:

— И еще скажешь прославленному победителю…

Через бесконечно длинные коридоры и семь обширных комнат прошла Августа Плацидия ровным, спокойным, царственным шагом. Но как только упала за нею пурпурная завеса на пороге триклиния императора Западной империи Валентиниана — бессильно рухнула на пол, задохнувшись, как малое дитя, судорожным, громким рыданием. Но услышав, что одиннадцатилетний император вторит ей еще более громким плачем, Плацидия тут же вскочила на ноги, крепко обняла сына и, прижимая черную головку к увядшей груди, быстро зашептала:

— Запомни: Аэций — это бешеный пес… змея… самый большой, смертельный враг… Не прощай ему никогда… никогда не прощай… не успокаивайся в кознях против него, подкопах, мести… Когда меня уже не будет, ты отомстишь за унижение и слезы матери, ведь так, сын мой?