Сергей Львов - Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле

— И в монастыре можно будет обо всем этом узнать?

Доминиканец ответил не сразу. Джованни почувствовал — его вопрос не понравился наставнику.

— Присядем, сын мой, — сказал он. — Слушай меня внимательно и запоминай! Ты спешишь все прочитать, все узнать, все понять. Такое желание может стать великим благом, но оно может обернуться страшными соблазнами, смертным грехом. Богу нужны смиренные, а не гордые. Превыше всего возлюбившие его, а не науку. Преподам тебе молитву. Запомни ее и неустанно повторяй. Она создана для тебя. — Доминиканец прикрыл глаза и, молитвенно сложив руки, произнес: — «Дай мне, Боже, кроме знания наук еще и знание добродетели и умение пользоваться сим главнейшим знанием. И если я не могу вместить в себе того и другого — знания наук и знания добродетели, то возьми от меня знание и дай мне добродетель. Не дар познаний в науке хотел я получить от тебя, когда покинул отечество свое и родных своих: я стремился к тому, чтобы ты провел меня к вечной жизни по пути совершеннейшей добродетели. Таково было желание мое, Господи, и я молю тебя, помоги мне осуществить его лучше без всякого знания, чем без добродетели. Аминь».

Джованни не сразу проник в смысл этих слов, а когда понял их, был поражен. Значит, он перед богом отрекается от знаний? Но он еще так мало знает! Он еще и краешка наук не коснулся! Почему же заранее отрекаться от них? Почему науки должны быть отвергнуты ради добродетели, почему науки не соединить с нею? Почему он должен делать выбор — наука или добродетель? Куда справедливей был выбор, предложенный Гераклу.

Доминиканец увидел его смятение и сказал:

— Настанет время, и ты поймешь мудрость этой святой молитвы. Пока повинуйся, не рассуждая.

Голос его звучал строго. Он прочел молитву еще раз и еще, снова и снова заставляя Джованни повторять за собой ее слова. А тот устал шагать по бесконечной дороге. Устал повторять молитву, против которой все в нем восставало. Устал! Когда же отдых?

Доминиканец знал, чем рассеять его, и рассказал несколько историй из монастырской жизни.

— Настоятель одного древнего монастыря, прославленный своей мудростью и строгостью, — неспешно повествовал наставник, — послал к отшельнику, жившему вне стен обители, двух послушников, они наткнулись на огромную ядовитую змею.

Джованни живо представил себе эту встречу. Вокруг Стиньяно тоже встречались ядовитые змеи. Были места, где жители боялись ходить босыми и без палки.

— Мальчики-послушники не испугались, — продолжал наставник. — Они схватили змею, завернули ее в куртки и с торжеством принесли в монастырь. Все в монастыре хвалили их твердую веру, которая позволила мальчикам победить змею. Но мудрый настоятель приказал их высечь…

— За что?! — с негодованием вскрикнул Джованни. Негоже перебивать старшего, но он не удержался.

— Настоятель понял, — с тонкой улыбкой ответил доминиканец, — всю пагубу их ранней гордыни. Он высек их затем, чтобы они не приписывали собственной воле дела божьи и волю божью. Запомни эту историю, сын мой. Вспоминай ее каждый раз, когда тобой овладеет гордыня, к которой ты, увы, склонен…

Наконец, вдали показалось селение с постоялым двором на краю. У коновязи лошади опускали головы в торбы с овсом, потряхивали ими, взмахивали хвостами, отгоняя слепней. Оборванный, загорелый до черноты парень дремал на нагруженной повозке, караулил товары. Дверь харчевни хлопала, впуская и выпуская гостей. Внутри было людно и чадно. На кухне скворчало и трещало. Пахло жареным, вареным, печеным. Острыми подливками. Густыми похлебками. Харчевник, в засаленном фартуке, с длинными поварскими ножами, засунутыми за пояс, встретил монаха и его спутника почтительно, подошел под благословение, усадил гостей за удобный стол в углу, мигом вытер столешницу фартуком, поставил оплетенную соломой флягу на стол, спросил, что подать:

— Есть мясная похлебка, молодая козлятина на вертеле, жареная курица с грибами и печеными каштанами.

У Джованни при этом перечислении даже голова закружилась.

Доминиканец нетерпеливо перебил харчевника:

— Мальчику дашь похлебку, пусть подкрепит свои силы, а мне… Есть на твоей кухне постная пища?

— Постная? — растерялся хозяин. — Но ведь сегодня нет ни большого поста, ни малого.

— Невежда! Наш пост продолжается полгода — от праздника Воздвижения Креста Господня до светлой Пасхи! — с гневным достоинством сказал доминиканец.

Харчевник, никогда прежде не встречавший среди иноков таких строгих постников, растерялся. Поразмыслив, он предложил бобы и рыбу. Доминиканец согласился. Здесь, где за каждым столом оголодавшие путники разрезали большие куски баранины, кромсали толстые ломти ветчины, с хрустом разгрызали птичьи косточки, со смаком высасывали мозг из говяжьих, здесь, где шумно жевали, чавкали, чмокали, доминиканец преподал урок воздержания мальчику. Произнеся слова молитвы, он перекрестился, выждал, когда Джованни все повторит за ним, съел несколько ложек бобов, крохотный кусочек рыбы, едва пригубил вина, и трапеза его на том закончилась. Джованни было стыдно, но он своего аппетита сдержать не смог. Неужто это грешно после такой дороги есть с удовольствием? Неужто еда и питье грех?

— Где ты устроишь нас на ночлег? — спросил монах у хозяина.

Тот виновато вздохнул:

— Все заняли купцы. Место есть только в общей комнате.

В общей комнате, где ночевали слуги, погонщики, кучера, грузчики, было тесно. Хозяин с трудом освободил для доминиканца и Джованни две скамьи. Доминиканец снял плащ, но сандалий снимать не стал. Правила ордена предписывают братьям спать в одежде и в сандалиях, чтобы быть готовыми встать и идти по первому слову Того, кто может приказать им отправиться в путь.

В комнате душно, шумно, чадят светильники. Незнакомые люди укладываются спать, переговариваются, кашляют, чешутся, божатся и бранятся.

— Затвори свой слух. Спи! — сурово велел доминиканец, но Джованни долго не мог уснуть. Перед глазами все тянулась дорога, по которой они шагали бесконечный день. Мешали громкие голоса. Вначале их было много, потом общим вниманием овладел один. Вокруг него постепенно все затихло, и стало отчетливо слышно, что рассказывает плутоватый голос. А рассказывал он о настоятеле большой богатой обители, проведавшем, что его братия хитроумным путем провела в монастырь некую любвеобильную девицу и по очереди утешается с ней в кельях. И как оный аббат вознамерился жестоко наказать распутников, для чего хотел застать их на месте преступления. Но, подглядев в дверную щелку…

Доминиканец — он не знал, что Джованни уже давно слышал эту историю, — вскочил со своего ложа, хотел перебить бойкого рассказчика. Но как заставить его замолчать? Как устыдить всех, кто так жадно его слушает? Он резко дернул за руку Джованни.