Станислав Десятсков - Персонных дел мастер

Аксель Грюневальде песню душой понял и, как старый морской волк, выпил третью чарку рома не закусывая. После чего предложил Долгорукому:

— А что, генерал, скажете, если я вызову трех-четырех песенников в мою каюту и мы послушаем за обедом ваши прекрасные русские песни?

Удивленный Долгорукий, разумеется, согласно кивнул головой.

Так за столом капитана началась, на зависть несущему вахту флотскому лейтенанту Густаву Оксеншерне, славная баталия с Бахусом. В самом ее начале полковник Козодавлев, по уговору с князем Яковом, преподнес капитану ценный презент: золотой складень с надписью: «Моление головы московских стрельцов Ивана Козодавлева». Складень тот Иван Козодавлев чудом сохранил и берег до крайней надобности. Подарок Козодавлева окончательно разнежил душу капитана. Грюневальде долго рассматривал складень, пробовал золото на зуб, потом щедрой рукой налил гостям по матросской чарке рома и махнул рукой: песню! Стоявшие у дверей Никита с товарищами завели застольную:

Ты не вейся, не вейся, трава с ракитой,

Не свыкайся, не свыкайся, молодец с девицей...

— Вот скажите, отчего вы, князь, столь могучий и знатный человек,— по слогам уже бормотал Аксель Грюневальде,— сами отдали под Нарвой шпагу и сдались на аккорд?

Князь Яков в ответ усмехнулся в усы и ответил прямо и честно:

— Под Нарвой можно было или уложить все войско, или сдачей генералов и артиллерии спасти тысячи солдат. И я спрашиваю вас, капитан, что важнее: полсотни старых генералов и офицеров и древние пушки или двадцать две тысячи молодых обученных воинов? Полагаю, король Карл допустил тогда под Нарвой большую промашку, выпустив русских солдат!

— И все же плен есть плен!— Аксель Грюневальде с пьяным упрямством покачал головой. Затем весь задергался, вскочил и поднял новую чарку: — Коль попадать в плен, так только в плен к Бахусу! Виват!

— Виват!— охотно подхватили русские.

Новая чарка произвела на капитана столь живительное впечатление, что он выскочил на капитанский мостик и отдал приказ дать салют из носовой пушки в честь храброго русского князя. Вышедший следом за ним князь Яков столь растрогался данным в его честь салютом, что высыпал из кармана десяток золотых ефимков, зашитых им в свое время с великим бережением в кафтан, и передал боцману со словами: «Угости, братец, команду за мой счет!» Боцман оглянулся было на капитана, но тот пьяно махнул рукой:

— Бери, коль дают! Бочку рома команде!

Пока совершались все эти события на капитанском мостике, Козодавлев в каюте быстро подошел к Никите и осведомился, сколько в трюме пленных и все ли русские.

— Все русские, а наберется полета! — ответил Никита.

— Воли хотите?

— Еще бы не хотеть!— загудели товарищи Никиты.

— Тогда берите!— Козодавлев достал из-под камзола напильник.— К вечеру освободите всех товарищей от оков и, как запоете вечернюю всемирную славу и дойдете до слов: «Дерзайте убо, дерзайте, люди божии!» — хватайте весла и бросайтесь на шведов!

Через минуту, когда капитан с князем вернулись в каюту, напильник был уже упрятан в матросской робе Никиты. Аксель Грюневальде невидящим взором уставился на певчих и махнул рукой: теперь плясовую!

— У Параньки, у белянки бело тело, тело бело! — Матрос Иван Савельев лихо пошел вприсядку.

— Виват капитану Акселю Грюневальде! — Князь Яков самолично налил капитану полную чару рома.

— Виват капитану!— дружно гаркнули собравшиеся на баке вокруг бочки с ямайским ромом матросы. Аксель Грюневальде поднялся, самоохотно выпил и рухнул на постель. Вызванный князем боцман бережно прикрыл капитана одеялом.

Тем временем певчие юркнули в трюм. В суете вокруг капитана, к тому же зазываемый своими сотоварищами с бака, боцман даже не успел распорядиться заковать Никиту и его товарищей в оковы. А к вечеру распоряжаться на палубе было уже некому. Вся команда, за исключением молоденького лейтенанта Оксеншерны и нескольких вахтенных матросов, была мертвецки пьяна. Все, что мог сделать Густав Оксеншерна, так это поднять паруса и поймать легкий вест-норд.

— Ну, я покажу этой пьяной немецкой свинье! — сердился лейтенантик, поневоле выстаивающий вторую вахту подряд.— Мало того что сам напился, так споил боцмана и, почитай, всю команду. Сразу же в порту доложу обо всем начальству и отпишу дядюшке-адмиралу.

Если бы лейтенантик не был бы в таком гневе и столь старательно не маневрировал бы в ночном море, стремясь поймать ветер в паруса, а заглянул бы в трюм, он увидел бы, как с помощью напильника один русский пленный за другим освобождается от оков. Забыл лейтенантик и о том, что пьяный боцман не устроил обычной предвечерней поверки каторжных.

Поздним вечером дверь из каюты князя Якова тихонько отворилась и могучая рука Долгорукого легко перенесла часового солдата, задремавшего у порога, в каюту. Здесь князь Яков и полковник Козодавлев сунули шведу кляп в горло и связали по рукам и ногам. Вслед за тем они незаметно проскользнули в каюту капитана. Акселю Грюневальде никакой кляп был не потребен —он спал поистине мертвецким сном. Князь Яков и Козодавлев сняли со стены пистолеты капитана и зарядили их. В этот миг обычная вечерняя молитва в трюме дошла до слов: «Дерзайте убо, дерзайте, люди божии!» По этому сигналу Никита и казак Осип дружно дернули за ноги двух караульных солдат, стоявших у открытых люков, и в руках у пленных оказались два мушкетона. Остальные вооружились веслами.

Густав Оксеншерна обернулся на неясный шум и едва успел крикнуть: «Измена!» — как князь Яков разрядил в него пистолет и взбежал на капитанский мостик. Рулевого застрелил Козодавлев. Так капитанский мостик оказался в руках нападавших. Однако стоявшие на носу вахтенные успели расхватать мушкеты и дать залп. Козодавлев упал, а князя спас высокий руль, куда угодили две пули. Увидев, что Долгорукий один, вахтенные матросы бросились к мостику. Однако князь Яков, выхватив шпагу из рук Оксеншерны и успев вытащить второй пистолет, дал им твердый отпор. Первого матроса он сразил на лесенке из пистолета, от остальных отчаянно отмахивался шпагой. В эту минуту из трюма выскочили Никита и Осип и выстрелили в вахтенных. Один из матросов упал, трое других обернулись на палубу и ахнули: из палубных люков выскакивали десятки раскованных гребцов с веслами в руках. Иные из них были вооружены теми самыми цепями, которыми были закованы. Матросы выстрелили было из мушкетов, но пули не могли уже остановить людей, вдохнувших вольного ветра. Один из вахтенных упал от шпаги князя Якова, двое других были оглушены веслами и обезоружены.

Шум и выстрелы разбудили наконец в кубрике на корме боцмана и пьяную команду. Выскочивший первым, боцман сразу оценил положение, с двумя матросами бросился к кормовой пушке и начал заворачивать ее на палубу. Остальная команда, расхватав мушкеты, открыла беглый огонь по безоружным гребцам. Несколько человек упало, остальные попятились, укрываясь на носу за капитанским мостиком.