Фаддей Зелинский - Сказочная древность Эллады

Вскинув себе огромную тушу на плечи, он вернулся прежде всего к крестьянам и вместе с ними принес благодарственную жертву Зевсу-Спасителю: она и до позднейших времен справлялась там же в его честь, затем, напутствуемый их благословениями, он проследовал дальше в Микены. Царедворцы в ужасе разбежались, когда он стал приближаться со своей ношей на плечах. Он вошел в царскую хорому, но и она была пуста. Долго бродил он туда-сюда по комнатам и дворам — наконец ему показалось, что он слышит жалобный писк, исходящий как бы из-под земли. Подойдя ближе, он увидел огромный, зарытый в землю чан, служивший зимой цистерной для дождевой воды. Теперь он был пуст, и на его дне, прикорнув, сидел Еврисфей. Геракл нагнулся через край чана, чтобы лучше его разглядеть, причем голова убитого льва показалась на его плече, рядом с его собственной головой. Еврисфей, увидя ее, неистово закричал от испуга.

— Да он мертв, не укусит! — смеясь, утешал его Геракл.

Но тот и слышать не хотел.

— Уходи, уходи! — крикнул он ему, махая руками. — И вообще никогда более не входи ко мне во дворец; мои распоряжения будет тебе передавать мой глашатай.

— Хотел тебе поклониться шкурою зверя, — добродушно ответил Геракл, — но если тебе не угодно — тем лучше: она останется мне.

Он отправился к Иолаю; там друзья общими силами содрали шкуру с чудовища, и Геракл, выдубив ее, стал с тех пор носить ее вокруг тела, как лучший оплот против вражеского булата; она заменяла ему и броню и щит. Но пока они сидели за дружеской трапезой, вошел Копрей — так звали глашатая Еврисфея — и обратился к Гераклу:

— Царь повелевает тебе идти к источнику Лерне, близ Аргоса, и убить засевшую в его болоте гидру, опустошительницу тамошней местности.

— Этот раз ты, надеюсь, возьмешь меня с собой, — сказал ему Иолай. — Мы поедем туда на колеснице, и я буду твоим возницей.

— Согласен, — ответил ему Геракл, — под условием, чтобы ты там удовольствовался ролью зрителя: один на одного, таков мой устав.

Они доехали, Лерной назывался источник чистой и прохладной воды; но питаемый им ручей, не имея естественного стока, образовал болото, в котором и загнездилась гидра. Не без труда отыскал ее Геракл на дне ямы, из которой она выдавалась только своими девятью головами. Незадолго перед тем она похитила у аргосского пастуха овцу и, проглотив ее своей средней головой, переваривала ее, не обнаруживая ни малейшей охоты завести с пришельцем более близкое знакомство.

— Ну, уж это как ты там хочешь, почтенная, а я ждать не намерен, пока ты опять проголодаешься! — сказал про себя Геракл.

Добыв из сумы принесенное огниво, он зажег смолистый факел и воткнул его в землю. Затем он натянул свой лук, вынул из колчана стрелу, подержал ее конец в огне факела и пылающей выстрелил в гидру. С шипом вонзилась она в шею чудовища; ей ответили девятикратным шипом все головы. За ней Геракл пустил вторую, потом третью; и действительно, гидра зашевелилась. Медленно, медленно подползла она к нему своим гладким, лоснящимся телом и обвила его левую ногу, окружая его целым лесом шипящих голов. Тому только этого и нужно было. Свой нож он держал наготове; замахнувшись, он ловким ударом отрубил ближайшую из них.

— Одной меньше! — весело крикнул он. Но его веселью быстро пришел конец: едва успела иссякнуть полившаяся из раны черная кровь, как в ней что-то закопошилось, — и через несколько мгновений взамен отсеченной головы появились две новые.

— Нет, одной больше! — Он отрубил другую — то же явление: теперь уже одиннадцать голов извивалось вокруг него. Что тут было делать? Пока он обдумывал свое положение, стараясь всячески уберечься от укусов и подставляя жадным пастям неуязвимую шкуру немейского льва, — он почувствовал острую боль в пятке левой ноги. Он оглянулся и увидел довольно большого рака, схватившего его пятку своей клешней.

— Условие поединка нарушено! — крикнул он со смехом. — Против двоих и Геракл бессилен. Нет, почтенная, так не годится: коли ты привела себе союзника, то и мне не грешно. Друг Иолай, пожалуй сюда!

В одно мгновение верный Иолай был уже при нем.

— Схвати этот факел и, когда я отрублю следующую голову, прижги рану огнем.

Иолай поступил по его словам; кровь зашипела, смрад поднялся отчаянный, но новых голов уже не вырастало. Гераклу вздохнулось свободнее. За первой головой последовала вторая, за ней третья и так далее. Когда последняя пала под ножом витязя, кольца гидры распустились, и она рухнула к его ногам.

К его великому счастью черная кровь, полившаяся из средней раны, не коснулась его тела; зато все травы, которые она забрызгала, вмиг почернели и завяли.

— Вся ее кровь ядовита, — сказал он другу, — но всего ядовитее, конечно, желчь.

Осторожным ударом ножа он рассек живот чудовищу и вынул желчный пузырь; положив его перед собой, он стал в него втыкать свои стрелы, одну за другой.

— Против этой силы никакая сила не устоит! — сказал он другу.

А средняя голова все еще продолжала жить, хотя и лежала отсеченная на земле; ее зрачки злобно вращались, язык то высовывался, то опять уходил в пасть, а в ее шипении герою почудились слова: на себя, на себя!

— Мне все-таки боязно, — ответил ему Иолай. — Ты сам, помнишь, со слов твоего отца Амфитриона передавал мне предостережение Гермеса твоему прадеду Персею: смертные гибнут не только от недостатка, но и от избытка силы. Персей послушался его — и был счастлив до конца дней своей долгой жизни.

— Не бойся! — бодро ответил Геракл. — Я поручаю себя заботам моей великодушной заступницы, Паллады. — Ты молчи.

Последние слова были обращены к пасти, продолжавшей шипеть на черной мураве. Друзья зарыли гидру под грудой камней, Геракл осторожно уложил свои стрелы обратно в колчан, и они вернулись домой.

Арголида была очищена; Геракл и Иолай круглый год наслаждались полным спокойствием у своего микенского кунака, теша себя охотой и состязаниями. Но когда год исполнился, к Гераклу опять явился глашатай Копрой.

— Под склонами северных аркадских гор, — сказал он, — стала появляться среброкопытная лань; ее крестьяне называют Керинейской, по имени города, который ее впервые увидел. Она причиняет им много вреда, разрушая их насаждения и виноградники. Аркадия нам не подвластна, но наш мудрый царь своими заботами объемлет весь полуостров от Истма до Тенара. Он повелевает тебе привести ему лань живьем и надеется, что ты оценишь его кротость: для победителя немейского льва и лернейской гидры безобидная лань — сущая игра! С этими словами Копрей ушел. У Геракла же заблистали глаза.

— Еврисфей, — сказал он Ио-лаю, — сам не имеет понятия о трудности и величии подвига, который он на меня возложил; и я вижу тут не его руку, а руку моей небесной гонительницы — Геры. Крестьяне, обратись к Деметре, перестали почитать Артемиду; за это она разгневалась на них так же, как и на Энея; это ясно. Но почему мне велено не убить лань, а привести ее живой? Я тебе скажу. До сих пор гора была недоступна для людей. Лишь под горой ютились они, в равнине и на пологих склонах; но их пугали кручи и стремительные потоки, бурлящие между отвесными берегами. Особенно страшна та горная цепь, которая отделяет Аркадию от северной приморской полосы: ни один смертный через нее еще не переходил. И вот здесь должны мы проложить себе путь, чтобы поймать чудесную лань. За нами со временем потянутся охотники, прельщаемые обильем горной дичи; за нами потянутся и пастухи, чтобы в жаркое время лета променять на сочные горные пастбища выжженные солнцем луга подгорья; за нами потянутся и поэты, а зачем, это ты сам увидишь. Я предполагаю, что мы пойдем вместе!