Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Как мог фон Клук допустить подобную ошибку? Должно быть, он считает, что французы слабы и не способны на контрнаступление.

В таком случае, он ошибается.

— Ваше высокопревосходительство, я полагаю, вас это заинтересует, — обратился Фиц к генералу, подавая ему конверт. — Это данные, полученные нашей разведкой сегодня утром.

— Отлично! — радостно воскликнул Галлиени.

Фиц подошел к карте.

— Вы позволите?

Генерал кивком изъявил согласие. Англичан не жаловали, но разведчикам были рады всегда.

Сверяясь с английским оригиналом, Фиц сказал:

— Наши утверждают, что армия фон Клука здесь, — он вколол в карту новую булавку, — и движется в этом направлении.

Это подтверждало заключения французов.

В комнате стало тихо.

— Значит, так и есть, — тихо сказал Дюпюи. — Они подставляют фланг.

Глаза генерала Галлиени блеснули из-за пенсне.

— Что ж, — сказал он, — самое время ударить.

Ночью, лежа рядом с худенькой Жини, Фиц был в крайне угнетенном расположении духа. Сейчас, когда постельные игры кончились, он обнаружил, что скучает по жене. Потом он удрученно подумал, что фон Клук, разумеется, поймет свою ошибку и успеет изменить курс.

Но на следующее утро — была пятница, 4 сентября — к радости защитников Парижа, фон Клук продолжил движение на юго-восток. И генералу Жоффру этого было достаточно. Он отдал приказ Шестой французской армии на следующее утро выйти из Парижа и ударить по армии фон Клука с тыла.

А англичане продолжали бездействовать.

Когда Фиц встретился с Жини «У Альберта», он был в совершенном отчаянии.

— Это наш последний шанс, — объяснял он ей за бокалом шампанского, от которого не испытывал никакого удовольствия. — Если мы сможем задать немцам хорошую трепку — сейчас, когда они измотаны, а их коммуникации растянуты, мы остановим наступление. Но если эта контратака окажется неудачной, Париж падет.

Она слушала его, сидя на высоком барном стуле. Скрестив длинные ноги в шелестящих шелковых чулках, она спросила:

— Ну а почему ты так мрачен?

— Да потому что в такое время англичане бездействуют! Если Париж падет, мы не переживем позора.

— Тогда пусть генерал Жоффр потребует от сэра Джона, чтобы англичане вступили в бой. Поговори с Жоффром сам.

— Он не примет английского майора. К тому же он наверняка решит, что эта какая-то уловка сэра Джона. А у меня будут большие неприятности, хотя нельзя сказать, что меня это волнует.

— Тогда поговори с кем-то из его советников.

— Это сложно. Я не могу заявиться во французский штаб и сообщить, что англичане их предали.

— Но ты можешь шепнуть пару слов генералу Лурсо — так, что никто об этом и не узнает. Вон он сидит!

Фиц проследил за ее взглядом и увидел француза лет шестидесяти, в цивильном платье, сидящего за столиком с молодой женщиной в красном.

— Он очень славный, — добавила Жини.

— Ты с ним знакома?

— Да, но ему больше понравилась Лизетт.

Фиц колебался. Снова он собирался действовать в обход своего начальства. Впрочем, сейчас не время быть деликатным. Решалась судьба Парижа. Надо попытаться сделать все возможное.

— Представь меня, — попросил он.

— Подходи через минутку.

Жини изящно соскользнула со стула и пошла через комнату, чуть покачивая бедрами в ритме рэгтайма, что наигрывали на пианино, к столику, за которым сидел генерал. Она поцеловала его в губы, улыбнулась его собеседнице и села. Начался разговор, лица собеседников стали серьезными, и через несколько секунд Жини махнула Фицу рукой.

Лурсо встал, и мужчины обменялись рукопожатием.

— Для меня большая честь познакомиться с вами, — сказал Фиц.

— Не годится говорить о делах в таком месте, — сказал генерал, — но Жини уверяет, что то, о чем вы хотите говорить, очень срочно.

— Именно так, господин генерал, — подтвердил Фиц и сел.

На следующий день Фиц отправился в Мелен, город в двадцати пяти милях к юго-востоку от Парижа, и узнал, что в экспедиционных войсках ничего не изменилось.

Может быть, его информацию не передали Жоффру. Или передали, но Жоффр решил, что ничего не сможет сделать.

Фиц вошел в Во-ле-Пениль, величественный замок Людовика XV, в котором располагался штаб сэра Джона, и в вестибюле столкнулся с полковником Хервеем.

— Сэр, не будет ли мне позволено спросить, почему, когда наши союзники начинают контрнаступление, мы в нем не участвуем? — спросил Фиц со всей возможной учтивостью.

— Нет, не будет! — отрезал Хервей.

— Но французы считают, — настойчиво продолжал Фиц, сдерживая гнев, — что у них и немцев силы примерно равны, и даже небольшой перевес может очень помочь.

— Ну еще бы, конечно считают!

Хервей презрительно рассмеялся — так, словно французы не имели права требовать помощи от союзников. Фиц почувствовал, что теряет над собой контроль.

— Из-за нашей нерешительности Париж уже мог пасть!

— Как вы смеете употреблять такие выражения, майор!

— Нас послали сюда спасать Францию. Может, именно сейчас состоится решающая битва! — вскричал Фиц, уже не в силах говорить спокойно. — Если Париж падет, и вся Франция вместе с ним, то, вернувшись домой, чем мы оправдаем свое бездействие?

Не отвечая, Хервей смотрел мимо Фица. Обернувшись, Фиц увидел тяжелую, медлительную фигуру во французской форме: черный мундир, не застегнутый на широком торсе, плохо сидевшие красные брюки, тугие чулки и красная с золотом генеральская фуражка, надвинутая низко на лоб. Из-под черно-седых бровей на Фица и Хервея быстро глянули бесцветные глаза. Фиц узнал генерала Жоффра.

Когда генерал в сопровождении свиты прошел мимо, Хервей спросил:

— Это ваших рук дело?

Фицу показалось недостойным лгать.

— Возможно.

— Мы еще поговорим, — сказал Хервей и поспешил за Жоффром.

Сэр Джон принимал Жоффра в маленькой комнатке в присутствии нескольких офицеров, но Фиц в их число не попал. Он ждал в офицерской столовой, гадая, что скажет Жоффр и сможет ли он заставить сэра Джона принять участие в контрнаступлении.

Ответ он узнал через два часа от лейтенанта Мюррея.

— Говорят, Жоффр перепробовал все способы, — сказал Мюррей. — Он умолял, плакал, говорил, что англичане вовеки не смоют позора. И добился своего. Завтра выступаем на север.

Фиц улыбнулся.

Минуту спустя к нему подошел полковник Хервей. Фиц вежливо встал.

— Это переходит все границы! — сказал Хервей. — Генерал Лурсо рассказал мне, что вы сделали, — он хотел таким образом вас поощрить.

— Не стану отрицать своего участия, — ответил Фиц. — Судя по результату разговора, я поступил правильно.

— Ну так вот что я вам скажу, Фицгерберт, — сказал Хервей, понизив голос. — Вы проявили нелояльность, с этого дня ваше имя будет в черном списке, и прощения не ждите! Повышения вам не видать, даже если война будет идти год. Как были майором, так майором и останетесь до конца своих дней!