Кен Фоллетт - Гибель гигантов

— Я вот хочу домой, в деревню, — сказал Егоров. — Там делят землю нашего князя, и мне надо быть там, чтобы мою семью не обделили.

— А вы поддерживаете какие-нибудь политические партии? — спросил Вальтер.

— Большевиков! — сказал один солдат. Раздались возгласы одобрения.

Это Вальтеру было приятно.

— Вы члены партии?

Все покачали головами.

— Я раньше за эсеров был, но они нас предали, — сказал Егоров. Остальные согласно кивали. — Керенский ввел обратно порку, — добавил он.

— И готовит наступление, — сказал Вальтер. Он видел всюду ящики с боеприпасами, но не стал на них указывать из опасения навлечь на себя подозрения в военном шпионаже. — Об этом докладывали наши пилоты, — сказал он.

— А зачем нам наступать? — сказал Егоров Гаврикову. — Мы можем договориться о мире прямо здесь, где стоим! — Солдаты загомонили, соглашаясь.

— Так что же вы сделаете, если получите приказ наступать? — сказал Вальтер.

— Солдатский комитет должен будет устроить собрание, чтобы обсудить его.

— Не пори чушь! — сказал Гавриков. — Солдатским комитетам не дозволено обсуждать приказы.

Пронесся возмущенный ропот, и кто-то с краю кружка пробормотал:

— Ну, это мы еще посмотрим, товарищ прапорщик!

Толпа продолжала расти. Русские чуяли выпивку за версту. Вальтер выставил еще две бутылки. Пересказывая вновь прибывшим суть разговора, он сказал:

— Немецкому народу мир нужен не меньше, чем вам. Если вы не будете драться с нами, мы с вами тоже не будем.

— Вот за это я выпью! — сказал один из только что подошедших. Вокруг хрипло засмеялись.

Вальтер боялся, что шум привлечет внимание кого-то из офицеров, и думал, как бы уговорить русских, несмотря на шнапс, говорить тише; но было уже поздно. Громкий властный голос произнес:

— Что здесь происходит? Вы что это затеяли?

Толпа расступилась, пропуская здоровяка в форме майора. Тот увидел Вальтера и сказал:

— А ты кто такой?

У Вальтера душа ушла в пятки. Долг офицера наверняка потребует арестовать его. Немецкая разведка знала, как русские обращаются с военнопленными. Попасть к ним в плен значило обречь себя на медленную смерть от холода и голода.

Он с трудом изобразил улыбку и предложил последнюю неоткрытую бутылку со словами:

— Выпейте, майор!

Офицер не обратил на это никакого внимания и повернулся к Гаврикову.

— Вы что себе позволяете?!

Но Гавриков не стушевался.

— Люди сегодня не обедали, товарищ майор. Не мог же я требовать, чтобы они еще и выпить отказались!

— Вам следовало его арестовать!

— Не можем мы его арестовать, раз уж мы пили его водку! — Язык у него уже начинал заплетаться. — Это было бы бесчестно! — закончил он, и остальные поддержали.

— Ты шпион, я тебе башку снесу! — повернулся майор к Вальтеру, доставая из кобуры на поясе пистолет.

Солдаты возмущенно загомонили. Майор выглядел по-прежнему обозленным, но больше ничего не сказал, не желая столкновения со своими людьми.

Вальтер вышел из положения:

— Пожалуй, я пойду. Ваш майор не очень-то дружелюбен. К тому же у нас в двух шагах от передовой имеется бордель, в котором меня уже заждалась пышная блондиночка…

Все засмеялись и стали выкрикивать напутствия. Частично это была правда: бордель действительно имелся, но Вальтер там ни разу не был.

— Запомните, — сказал он на прощанье. — Если вы не будете драться — мы тоже не будем.

Он выкарабкался из окопа. Это был самый опасный момент. Он поднялся на ноги, прошел несколько шагов, обернулся, помахал и пошел дальше. Их любопытство было удовлетворено, а шнапс кончился. Теперь им могло прийти в голову выполнить свой долг и выстрелить во врага. Он чувствовал себя так, словно у него на спине была мишень.

Сгущались сумерки. Скоро он скроется из виду. Еще несколько метров — и он будет вне опасности. Он собрал всю силу воли, чтобы не броситься бежать, понимая, что может спровоцировать выстрел. Стиснув зубы, шел ровным шагом, то и дело обходя неразорвавшиеся снаряды.

Вальтер бросил взгляд назад. Окопов он не видел. Значит, и его оттуда не видели. Он спасен.

Дальше шел уже спокойнее. Рисковать стоило. Он много узнал. На этом участке не вывешивали белых флагов, но здесь русские были не в состоянии хорошо сражаться. Эти солдаты тоже недовольны и готовы к мятежу, а офицерам едва удается поддерживать дисциплину. Прапорщик старался их не сердить, а майор не решился арестовать Вальтера. При таком состоянии умов солдаты не могли храбро сражаться.

Вдали показались немецкие окопы. Он прокричал свое имя и условленный заранее пароль, спрыгнул в окоп. Лейтенант приветствовал его и спросил, удачно ли все прошло.

— Да, все прошло превосходно, — ответил Вальтер.

Катерина лежала на кровати в одной сорочке. Окно было открыто, впуская теплый июльский воздух и шум поездов, проходивших всего в нескольких метрах от окна. Она была на шестом месяце беременности.

Григорий провел пальцем по ее телу — от плеча, по налитой груди, вниз, по ребрам, снова вверх по округлому холмику живота — и снова вниз. До Катерины он не знал такой беспечной радости. В юности его отношения с женщинами были поспешными и недолговечными. Для него лежать рядом с женщиной после секса, касаться ее тела, но не стремиться ею овладеть, не жаждать ее — было ново и волнующе. Может, именно так и бывает в браке, подумал он.

— Теперь, беременная, ты стала еще красивее, — сказал он тихо, почти шепотом, чтобы не разбудить Вовку.

Два с половиной года он был за отца сыну своего брата, но теперь у него будет и собственный ребенок. Ему бы хотелось назвать сына в честь Ленина, но Владимир у них уже был. Когда Катерина забеременела, он стал категоричным сторонником жесткого курса в политике. Следовало думать о том, в какой стране ребенок будет расти, ведь Григорий хотел, чтобы его сын жил свободным. (Почему-то он был уверен, что родится мальчик.) Он хотел, чтобы в России у власти был народ, а не царь или буржуазный парламент или коалиция бизнесменов и генералов, готовая править по-старому, называясь по-новому.

На самом деле Ленин ему не очень нравился. Этот человек постоянно злился, все время кричал на кого-то. Любой, кто с ним не соглашался, был свиньей, ублюдком или проституткой. Но он работал так напряженно, как никто, долго обдумывал проблемы, и его решения всегда оказывались верными. Все прошлые революции в России ни к чему не приводили, сходили на нет. Но Григорий чувствовал, что Ленин этого не допустит.

Временное правительство тоже это чувствовало и, похоже, стремилось свести Ленина с политической сцены. Пресса правого крыла обвиняла его в том, что он — немецкий шпион. Обвинение было смехотворно. Однако что правда — то правда, у Ленина был какой-то тайный источник финансирования. Григорий как один из большевиков еще с довоенного времени входил в круг «своих» и знал, что деньги действительно приходили из Германии. Если бы тайна открылась, это подлило бы масла в огонь подозрений.