Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Григорий хотел расспросить хозяина, не знает ли он, куда направился Левка, — но вдруг увидел Катерину. Вид у нее был жалкий. Голубые глаза припухли и покраснели, из косы выбивались целые пряди, юбка была измята и испачкана. По грязным щекам текли слезы, руки тряслись. Но такой она была ему еще милее, ему захотелось обнять ее и утешить. Или хотя бы поспешить на помощь.

— Что с тобой стряслось? — спросил он.

— Слава богу, ты здесь! — выдохнула она. — За Левкой гонится полиция.

Григорий застонал. Значит, брат попал в беду! И надо же, чтобы именно сегодня!

— Что он натворил? — спросил Григорий. Что Левка мог оказаться невиновным, ему и в голову не пришло.

— Этой ночью вышла какая-то путаница, — начала рассказывать Катерина. — Мы должны были сгрузить папиросы с баржи… — (Ворованные, сообразил Григорий.) — Левка заплатил, а хозяин баржи вдруг заявил, что этого мало, и они повздорили. Кто-то начал стрелять. Левка тоже выстрелил, и мы убежали.

— Слава богу, что живы!

— Но теперь у нас ни денег, ни папирос!

Григорий взглянул на часы над стойкой. Четверть седьмого. Времени еще много.

— Давай присядем. Чаю хочешь? — Он окликнул хозяина и заказал два чая.

— Левка думает, кто-то сказал полиции, что он стрелял. И теперь его ищут.

— А тебя?

— Меня — нет, никто из них меня не знает.

Григорий кивнул.

— Стало быть, надо сделать так, чтобы они его не нашли. На неделю-другую ему придется залечь на дно, а потом по-тихому смыться из Питера.

— У него нет денег.

— Еще бы! — У Левки вечно не было денег, когда что-то случалось. На выпивку же ему хватало, и на девочек, и спорить на деньги он любил. — Я дам ему немного… Где он?

— Он сказал, что придет на пристань.

Хозяин принес чай. Григорий почувствовал, что голоден: кашу он так и не съел, — и спросил вчерашнего супа.

— Ты сколько сможешь ему дать? — спросила Катерина, взволнованно глядя на него. Когда она так смотрела, Григорий был готов сделать все, чего она ни попросит.

— Сколько понадобится, — сказал он, отводя взгляд.

— Какой ты добрый…

— Он же мой брат, — сказал Григорий, пожимая плечами.

— Спасибо тебе!

Ему было и приятно, что Катерина его благодарит, и как-то неловко. Принесли суп, и он стал есть, радуясь, что можно отвлечься. Еда его приободрила. С Левкой вечно случалось то одно, то другое. Выкрутится, уже не раз выкручивался. А для Григория главное — успеть на корабль.

Катерина пила чай маленькими глотками и смотрела на Григория. У нее во взгляде уже не было отчаяния. «Левка втягивает тебя в неприятности, а я выручаю, — подумал Григорий. — И все же для тебя он лучше».

Должно быть, Левка уже ждет его в порту, прячась где-нибудь в темном углу и озираясь, не идут ли полицейские. Григорий решил, что ему пора. Но может, он никогда больше не увидит Катерину. Мысль о том, что прощается с ней навсегда, была невыносима.

Он доел суп и взглянул на часы над стойкой. Почти семь. Времени в обрез.

— Пора мне, — сказал нехотя.

Катерина вместе с ним дошла до дверей.

— Не будь с ним слишком суров, — попросила она.

— А когда я был с ним слишком суров?

Она обняла его за плечи, поднялась на цыпочки и быстро поцеловала в губы.

— Счастливо тебе! — сказала она.

И Григорий ушел.

Он быстро шел по улицам Петербурга на юго-запад — это были кварталы заводов, складов и трущоб, где люди теснились, как селедки в бочке. Стыдное желание заплакать скоро прошло. Он старался держаться в тени, надвинул пониже кепку и опустил голову, избегал открытых мест.

Ему удалось дойти до порта незамеченным. Корабль, «Архангел Гавриил», оказался небольшим, ржавым судном, перевозившим и грузы, и пассажиров. Сейчас как раз заканчивали грузить крепко заколоченные деревянные ящики с маркировкой известного петербургского торговца мехами. На глазах Григория на палубе установили последний ящик, накрыли груз сетью и стали ее закреплять.

У трапа предъявляло билеты семейство евреев. Сколько Григорий ни встречал евреев, все они стремились в Америку. У них на то было еще больше причин, чем у него. В России евреи не могли владеть землей, становиться государственными чиновниками, офицерами, было и бесчисленное множество других запретов. Селиться им можно было не везде, и в университеты принимали строго ограниченное число евреев. То, что они хоть как-то могли зарабатывать себе на жизнь, само по себе было чудом. А если уж им удавалось вопреки всем невзгодам разбогатеть, часто их дома и лавки громила толпа, подстрекаемая полицией: их избивали, разбивали окна, сжигали имущество… Странно, что хоть кто-то из евреев еще оставался в России.

Раздался сигнал, призывавший пассажиров подняться на борт.

Брата он так и не увидел. Что же случилось? Неужели Левка передумал? Или его арестовали?

Его потянул за рукав маленький мальчик.

— С вами хочет поговорить один человек.

— Какой человек?

— Очень похожий на вас.

«Слава богу!» — подумал Григорий.

— А где он?

— Вон за той кучей досок.

На пристани стояли штабеля досок. Григорий поспешно зашел за них и увидел Левку. Тот нервно курил. Он был бледен и взволнован — редкое зрелище, обычно превратности судьбы не лишали его бодрого расположения духа.

— У меня крупные неприятности.

— Как всегда.

— Эти перекупщики с баржи просто мошенники!

— Наверняка еще и воры!

— Не смейся надо мной, сейчас не время.

— Тебе надо убраться из города, пока суматоха не уляжется.

Левка помотал головой, одновременно выдыхая дым.

— Одного с баржи я застрелил насмерть. Меня ищут за убийство.

— Ах, чтоб тебя! За убийство… — Григорий опустился на торчащие доски и обхватил голову руками.

— Трофим был тяжело ранен, полицейские его взяли, допросили, и он меня сдал.

— А как ты узнал?

— Полчаса назад видел Федора.

Федор был знакомый полицейский, за деньги делившийся информацией.

— Да, нерадостные новости.

— Есть еще хуже. Пинский поклялся, что найдет меня — тебе в отместку.

— Этого я и боялся, — кивнул Григорий.

— Что же делать?

— Езжай в Москву. В Петербурге тебе оставаться опасно.

— Но и Москва не так далеко, особенно теперь, когда есть телеграф.

Григорий понял, что Левка прав.

Снова прозвучал гудок. Скоро уберут сходни.

— У нас одна минута. Что ты собираешься делать? — сказал Григорий.

— Я мог бы поехать в Америку, — ответил Левка.

Григорий молча смотрел на него.

— Ты мог бы отдать мне свой билет.

Григорий не хотел даже думать об этом.

— Я мог бы взять твой паспорт и выдать себя за тебя…

Мечты Григория погасли, как туманные картины «волшебного фонаря», когда в зале включали свет и снова были видны мрачные цвета и грязь настоящего мира.