Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Они дошли до центра города, где отыскали кафе. Здесь им хотя бы не казалось, что клиенты вот-вот набьют им морду. Но они долго сидели за столиком, и официантка их совершенно игнорировала, занимаясь теми, кто пришел позже. Отсюда тоже пришлось уйти.

Будет нелегко, подумал Левка. Но он здесь и не задержится. Как только наберет денег на билет, немедленно уедет в Америку. Но есть-то надо прямо сейчас.

Они вошли в булочную. На этот раз Левка твердо решил, что с пустыми руками не уйдет. Он показал на полку с хлебом и сказал по-английски:

— Один хлеб, пожалуйста.

Пекарь притворился, что не понял.

Левка перегнулся через стойку и схватил буханку, на которую указывал. Ну-ка, пусть попробует отнять.

— Э! — закричал пекарь, но за стойку не выскочил.

— Сколько с меня? — улыбаясь, спросил Левка.

— Пенни и фартинг, — буркнул пекарь. Левка положил монеты на стойку.

— Большое спасибо, — сказал он.

Он разломил хлеб надвое и отдал половину Спире. Они пошли, откусывая на ходу. Спустившись к вокзалу, они увидели, что толпы уже нет. На платформе стоял продавец газет, что-то крича, — видимо, выкрикивал названия. Газеты шли нарасхват, и Левка заинтересовался: не случилось ли чего важного?

К платформе быстро приближался большой автомобиль, им со Спирей пришлось отскочить, и Левка увидел, кто сидит на заднем сиденье.

— Не может быть! — воскликнул он. В один миг он снова оказался в родной деревне и вспомнил, как умирал на виселице его отец, а княжна Би спокойно за этим наблюдала… Ничто не могло сравниться с пережитым тогда ужасом: ни ночные драки, ни дубинки полицейских, ни направленное на него дуло пистолета.

Автомобиль остановился у входа на станцию. Княжна Би вышла из машины, и Левку захлестнула ненависть. Хлеб во рту показался на вкус, как щебенка, Левка его выплюнул.

— Ты чего? — спросил Спиря.

Но Левка уже пришел в себя.

— Это русская княжна, — сказал он. — По ее приказу четырнадцать лет назад повесили моего отца.

— Вот тварь! Но как она здесь оказалась?

— Она замужем за английским лордом. Должно быть, живут неподалеку. Может, это их шахта.

Шофер и горничная занялись багажом. Левка услышал, как княжна обратилась к служанке по-русски, и та ей по-русски ответила. Все вошли в здание вокзала, но вскоре служанка вернулась купить газету.

Левка подошел к ней. Сняв шапку, низко поклонился и сказал по-русски:

— Вы, должно быть, княжна Би?

Та весело рассмеялась.

— Вот дурачок! Я Нина, служанка графини. А ты кто?

Левка представился и представил Спирю, а после объяснил в нескольких словах, как они здесь очутились и почему не могут купить себе еды.

— Вечером я вернусь, — сказала Нина. — Мы едем в Кардифф. Приходите в Ти-Гуин, к кухонной двери, я вынесу вам холодного мяса. Идите по дороге на север, пока не увидите дворец — это и есть Ти-Гуин.

— Благодарю вас, прекрасная госпожа!

— Да я тебе в матери гожусь! — сказала она, но на ее лице расплылась самодовольная улыбка. — Мне надо идти, графиня ждет газету.

— Случилось что-нибудь особенное?

— Да, за границей, — пренебрежительно ответила она. — Убийство. Но графиня страшно расстроилась. Есть такое место — Сараево, там убили австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда.

— Для графини Би, понятно, это ужасная новость.

— Да уж, — ответила Нина. — Ну а таким, как мы с вами, пожалуй, от этого ни холодно ни жарко.

— Пожалуй что так, — согласился Левка.

Начало июля 1914 года

Прихожане ни одной церкви на свете не одевались так хорошо, как паства церкви Сент-Джеймс на Пиккадилли. Это была любимая церковь лондонского высшего общества. Теоретически здесь не полагалось щеголять обновками; но должна же дама быть в шляпке, а времена настали такие, что шляпок без страусовых перьев, лент, бантов или шелковых цветов просто нигде не встретишь. Со своего места у задней стены Вальтер фон Ульрих смотрел на шляпки всех форм и расцветок. Мужчины, напротив, все выглядели одинаково — в черном, со стоячими воротничками, с цилиндрами на коленях.

Из находящихся здесь большинство еще не понимают, что произошло семь дней назад в Сараево, думал Вальтер с горечью. Некоторые вообще не знали, где находится Босния. Всех потрясло убийство эрцгерцога — но они не имели представления о том, что означает это событие для остального мира. Были лишь смутные предположения.

У Вальтера смутных предположений не было. Он ясно представлял себе, чем чревато это убийство. Оно создало серьезную угрозу безопасности Германии, и теперь таким, как Вальтер, необходимо будет защищать свою страну.

Он должен был прежде всего узнать о намерениях русского царя. Об этом пеклись все: немецкий посол, отец Вальтера, министр иностранных дел в Берлине и сам кайзер. И Вальтер, как положено хорошему разведчику, знал, у кого получить интересующую их информацию.

Он осматривал молящихся, стараясь по затылку узнать своего человека и опасаясь, что его может здесь не оказаться. Антон — служащий русского посольства. Они встречались в англиканских церквах, потому что лишь там он мог быть уверен, что туда не зайдет никто из его посольства: большинство русских были православными христианами, и подданных царя иного вероисповедания просто не брали на дипломатическую службу.

Антон в русском посольстве был ответственным за связь, и любая входящая или исходящая телеграмма проходила через его руки. Это был бесценный источник. Но договариваться с ним было трудно, и это давало Вальтеру немало поводов для беспокойства. Антон пугался одного слова «шпионаж», а когда был напуган, он не появлялся. Частенько это случалось в моменты международной напряженности, как сейчас, когда он был нужен Вальтеру больше всего.

Вальтер отвлекся, заметив среди прихожан Мод. Он узнал ее гордую, изящную шею над модным, почти мужским, воротничком, и у него замерло сердце. Эту прекрасную шею он целовал при малейшей возможности.

Когда размышлял об угрозе войны, он всегда мыслями обращался сначала к Мод, а уже потом к родной стране. Он стыдился своего эгоизма, но ничего не мог поделать. Больше всего на свете он боялся, что им придется расстаться; и лишь на втором месте стоял страх за судьбу отечества. Ради Германии он был готов умереть — но не жить в разлуке с любимой женщиной.

В третьем с конца ряду один человек обернулся — и Вальтер встретился взглядом с Антоном. У того были редеющие темные волосы и клочковатая бородка. Успокоившись, Вальтер направился к южному приделу, словно в поисках места, и, чуть помедлив, сел рядом.

Обычно Антон все же приходил, потому что его душа страдала. Пять лет назад его любимого племянника царская секретная полиция обвинила в революционной деятельности. Он сидел в Петропавловской крепости — в самом сердце Петербурга, через реку от Зимнего дворца. Мальчик изучал богословие, свергать самодержавие у него и в мыслях не было, но родственники не успели еще ничего предпринять для его освобождения, как он заболел воспалением легких и умер. И с тех пор Антон затаил тихую, страшную злобу и мечтал об отмщении.