Кен Фоллетт - Гибель гигантов

Григорий еще не успел опробовать свою винтовку. Он уже слышал пальбу — винтовочные выстрелы, и пулеметные очереди, и залпы артиллерии. На территорию Германии они уже зашли довольно далеко, но до сих пор он ни в кого не стрелял, и никто не стрелял в него. Везде, куда приходил Тринадцатый корпус, они обнаруживали признаки того, что немцы только что ушли.

Это было нелогично. Он начинал ощущать, что все на этой войне происходило как-то неправильно. Никто толком не знал, где они находятся, где находится противник. Двое из взвода Григория уже пали, но не от руки врага: у одного случайно выстрелила винтовка, его ранило в бедро, и он невероятно быстро умер от потери крови; другого сбила понесшая лошадь, и он скончался не приходя в сознание.

Уже много дней они не ели горячей пищи. Неприкосновенный запас закончился, сухой паек тоже. Со вчерашнего утра во рту не было ни крошки. Вырыв окопы, они легли спать голодными. Счастье, что лето, — хотя бы не холодно.

Стрельба началась на рассвете.

Сначала Григорий слышал выстрелы слева, не очень близко, и видел облака дыма от взрывов шрапнели и фонтаны разлетающейся земли там, где падали снаряды. Он понимал, что пора бы испугаться — но страшно не было. Он хотел есть, пить, все тело болело, ему все осточертело — а вот страшно не было. Интересно, подумал он, немцы тоже так воюют?

Справа, в нескольких километрах к северу, тоже загрохотали выстрелы, а у них пока было тихо. «Как среди бури», — сказал Давид — еврей, продававший по деревням ведра.

Довольно скоро они получили приказ двигаться дальше, устало выбрались из окопов и пошли вперед.

— Я думаю, мы должны быть довольны, — сказал Григорий.

— Чем это? — спросил Исаак.

— Лучше идти, чем сражаться. Натерли мозоли, но хоть живы.

Во второй половине дня они оказались возле города, который подпоручик Томчак назвал Алленштайн. На окраине они построились и в походном порядке вошли в город.

В Алленштайне оказалось полно хорошо одетых немецких горожан, шедших по своим делам, как в любой другой четверг: немцы отправляли письма, ходили по магазинам, гуляли с колясками. Подразделение Григория остановилось у небольшого парка, и солдаты сели в тени высоких деревьев. Томчак зашел в ближайшую парикмахерскую и вышел выбритый и подстриженный. Исаак отправился купить водки, но вернувшись, сказал, что у дверей винных магазинов стоят наши посты с приказом солдат не пускать.

Наконец появилась лошадь, запряженная в телегу с бочкой воды, и солдаты встали в очередь — наполнить фляги. Стало прохладнее: приближался вечер. Появились телеги с хлебом, купленным или реквизированным в городских пекарнях. Опустилась ночь, и они устроились на ночлег под деревьями.

На рассвете завтрака не было. Оставив в городе батальон в качестве прикрытия, Тринадцатый корпус — а с ним и Григорий — вышли из Алленштайна в юго-западном направлении, по дороге на Танненберг.

Несмотря на то что военных действий они еще не видели, Григорий заметил перемену в настроениях офицеров. Они носились туда-сюда вдоль строя, то и дело собирались испуганной кучкой. Слышны были их взволнованные голоса, штабс-капитан показывал в одну сторону, а капитан в противоположную. Григорий по-прежнему слышал на севере и юге грохот пушек, но казалось, они перемещаются все восточнее, в то время как Тринадцатый корпус уходил на запад.

— Чья это артиллерия? — спрашивал прапорщик Гавриков. — Наша или их? И почему она идет на восток, если мы движемся на запад? — поскольку он не использовал при этом бранных слов, Григорий догадался, что тот не на шутку встревожен.

Отойдя от Алленштайна на несколько километров, один батальон они оставили прикрывать тыл. Григория это удивило: он полагал, что противник должен быть впереди, а не сзади. Редеют ряды Тринадцатого корпуса, мрачно подумал он.

Ближе к полудню его батальон отделили от остальных. Товарищи продолжали шагать на юго-запад, а они повернули на юго-восток и пошли по широкой тропе через лес.

И здесь наконец Григорий встретил врага.

Они устроили у ручья привал, все стали наполнять фляги. Григорий отошел за деревья по естественной надобности. Стоя у толстой сосны, он вдруг услышал слева шум и замер от неожиданности, увидев в нескольких метрах от себя немецкого офицера в полной выкладке, шлеме с заостренным верхом, на прекрасном вороном коне. Немец смотрел в бинокль на место стоянки батальона Григория. Что он там пытается высмотреть, подумал Григорий, из-за деревьев было почти ничего не видно. Может, не разобрал, чья на солдатах форма, русская или немецкая? Он сидел в седле неподвижно, как памятник на Сенатской площади, но конь не мог стоять так спокойно — он вновь переступил с ноги на ногу, и повторился звук, который и услышал раньше Григорий.

Он аккуратно застегнул брюки, поднял винтовку и попятился, стараясь идти так, чтобы толстая сосна закрывала его от немца, если тот посмотрит в его сторону.

Вдруг всадник пошевелился. У Григория душа ушла в пятки — он решил, что его заметили, — но немец просто повернул коня и, перейдя на рысь, направился на запад.

Григорий бросился к прапорщику Гаврикову.

— Я видел немца! Вон там! — крикнул он.

— Ты уверен?

— На нем была каска с шипом.

— Что он делал?

— Сидел на лошади и смотрел на нас в бинокль.

— Лазутчик! — сказал Гавриков. — Ты его убил?

Только сейчас до Григория дошло, что ему полагается убивать немецких солдат и офицеров, а не убегать от них.

— Я подумал, надо вас предупредить… — замявшись, пробормотал он.

— Олух царя небесного! На хрен тебе оружие?! — заорал Гавриков.

Григорий посмотрел на свою заряженную трехлинейку с устрашающего вида штыком. Конечно, надо было ее применить. О чем он только думал?

— Виноват! — сказал он.

— А ты его упустил, и враг узнает, что мы здесь!

Григорию стало стыдно. На занятиях о такой ситуации речь не заходила, но он мог бы и сам сообразить.

— Куда он направился? — рявкнул Гавриков.

Хоть это он мог сказать.

— На запад.

Гавриков отправился к подпоручику Томчаку, который курил, прислонившись спиной к дереву. В следующую минуту Томчак, отшвырнув папиросу, бросился к штабс-капитану Боброву, красивому офицеру постарше, с пробивающейся в волосах сединой.

Дальше все происходило быстро. Артиллерии у них не было, но пулеметы сгрузили с телег. Все шестьсот человек батальона рассредоточились с севера на юг рваной цепью длиной в тысячу метров. Несколько человек пустили вперед. Потом остальные медленно двинулись на запад, навстречу садившемуся солнцу, которое бросало сквозь листву косые лучи.

Через несколько минут упал первый снаряд. Он летел, со свистом разрезая воздух, проломился сквозь полог леса, упал наконец на землю где-то далеко за спиной Григория и взорвался с грохотом, от которого содрогнулась земля.