Нора Лофтс - Королева в услужении

— Мне нечего больше добавить, Ришар, кроме того, что мне всем сердцем хотелось, чтобы наши отношения закончились по-другому. Я никогда тебя не забуду.

— Не забывай самого главного: если тебе когда-нибудь потребуется моя помощь, то мое сердце и мой меч всегда к твоим услугам, — ответил Ришар, прижимая ее руку к своим губам.

— Мы все переживаем подобную слабость в молодости, а потом, сделавшись мудрее, сами же смеемся над нею, — заметил барон Годфруа.

Несмотря не некоторую бестактность слов, сказаны они были сердечным тоном, с желанием как-то утешить.

— Я запру за вами дверь, — добавил он, обращаясь к Ришару.

— А я провожу вас, — предложила Альенора и взяла со стоявшего у постели столика канделябр с пятью свечами.

Ришар прошел через дверь и вступил на винтовую лестницу. Барон последовал за ним. Альенора подоспела со светом как раз в тот момент, когда барон, выхватив меч, с хладнокровием человека, нанизывающего на нож кусок мяса с тарелки, вогнал клинок в тело несчастного Ришара. На лестнице послышался придушенный крик, а у двери — неистовый оглушительный женский вопль. Обагренный кровью, юноша какую-то долю секунды висел на мече, а потом, соскользнув, упал в темноту. С мечом в правой руке, с которого капала кровь, барон Годфруа резко повернулся, взял из слабеющих пальцев Альеноры канделябр, поставил его на безопасном расстоянии в сторону, запер дверь и завесил ее декоративной тканью.

— Дверь внизу я запер, когда вошел, — сказал он. — И я надеюсь, сударыня, что остальные свои интриги вы будете осуществлять с осмотрительностью.

Затем, подхватив покачнувшуюся Альенору, он уложил ее на громадную постель.

Через три недели, когда широко задуманный план был успешно завершен и Альенора, герцогиня Аквитанская, стала женой принца Франции, когда непокорные и строптивые сеньоры ее герцогства преклонили колени перед молодым принцем и поклялись быть его верными вассалами, старый барон Годфруа, довольный собой и богатым поместьем, полученным в дар за усердие в сложном и опасном предприятии, уселся за стол и занялся непривычным для себя делом — составлением письменного послания. Справившись в конце концов с письмом, он доверил его монаху по имени Одо, который принадлежал к свите, сопровождавшей принца в поездке из Парижа в Аквитанию. Проницательный взор барона распознал в монахе человека чрезвычайно ловкого, осторожного и неболтливого.

— Это письмо, — сказал Годфруа, — нужно передать только самому королю. Принц и госпожа Альенора не должны ни под каким видом узнать о его существовании.

Действительно ловкий и осторожный Одо — тут барон не ошибся — спрятал письмо в свою дорожную сумку и тщательно его берег. Однако передать письмо королю Франции ему не довелось. Пока французский принц с новой принцессой, свитой и несколькими рыцарями из Аквитании, пожелавшими последовать за своей госпожой в Париж, путешествовали жаркими летними днями по пыльным дорогам Турена, давно болевший Людовик VI скончался и был предан земле.

Письмо беспокоило Одо, и как только он прибыл в Париж, то не мешкая сразу же направился к аббату Бернару де Клерво, со смертью короля наиболее могущественному лицу Франции. Объясняя ситуацию, Одо подчеркнул:

— Барон особо настаивал, святой отец, чтобы письмо не попало в руки принца. Но ведь принц теперь король…

— Весьма любопытная ситуация, — заметил аббат. — Дай-ка сюда письмо.

Без всяких колебаний он сломал печати и прочитал коряво написанные, но достаточно отчетливо выраженные мысли. Вначале излагались детали предприятия, так успешно завершенного, а затем говорилось:

«За обходительными и учтивыми манерами принцессы Альеноры скрываются далеко идущие и коварные замыслы, требующие пристального внимания. Предупреждаю вас об этом для принятия соответствующих мер, тем более что мой господин, принц французский, покорен ее красотой и чарами сильнее, чем можно было ожидать при столь поспешном браке. У меня есть неопровержимые доказательства ее хитрости, своеволия и стремления делать все по своему усмотрению».

— Вы поступили правильно, — сказал аббат Бернар. — Письмо сугубо личного характера, воздает главным образом хвалу принцу. Эти слова, адресованные его отцу, который сейчас покоится в семейном склепе, только разбередят душевную рану. Сожгите его, Одо.

Но барон Годфруа правильно оценил достоинства монаха. Что-то полетело в огонь, затрещало и вспыхнуло ярким пламенем; что-то скрылось в рукаве широкой рясы Одо. Теперь в Париже существовало два человека, прочитавших предупреждение о том, что за учтивыми манерами новой королевы прячутся коварные замыслы и желание самостоятельно управлять. А поскольку оба стремились к тому же и не хотели иметь соперника, то они следили за ней так же пристально, хладнокровно и недоверчиво, как и хотелось барону Годфруа.

К середине зимы первого года пребывания Альеноры в Париже большинство аристократов, рыцарей и знатных дам, последовавших за ней, вернулись домой. Какими бы причинами они ни оправдывали свой отъезд, Альенора знала о подлинных чувствах, которые заставили их бежать, и всем сердцем разделяла их. Париж не мог не разочаровать Альенору, ее друзей, а также всякого, кто привык к веселой, теплой и шумной, богатой красками и оживленной атмосфере, царившей в замках ее отца в Бордо, Туре и Пуатье.

Город, которому в грядущие века предстояло стать синонимом легкомыслия и приобрести известность как «беспутный Париж», в описываемый нами период представлял собою нагромождение старых серых зданий, разделенных узкими улочками и сосредоточенных на острове посреди Сены. Дворец, куда Людовик VII привез молодую королеву, был построен как крепость в неспокойные времена королей династии Меровингов, а поскольку с тех пор ничего не предпринималось для его улучшения или обновления, то он постепенно ветшал и разваливался. Северное солнце — тусклое и скоротечное в сравнении с длительным жарким летом юга — никогда не проникало сквозь узкие окошки-бойницы в маленькие апартаменты, оборудованные в толстых каменных стенах. И на протяжении всей зимы, когда королева, охваченная тоской по родным местам и жаждавшая отвлечься от окружающего унылого однообразия, подходила к окну и выглядывала наружу, ее взорам открывались серые воды Сены, струившиеся вдоль серых зданий под серым, неприветливым небом. И с наступлением весны — она приходила медленно и поздно — было негде погулять, кроме как по тесным, грязным улицам или в небольшом дворцовом парке, где росли нагоняющие тоску смоковницы и кипарисы. В скученном городе не было места для просторного парка или сада. Они, как и леса, которые так любила Альенора, раскинулись на берегу реки — туда вел мост, соединявший остров с материком.