Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1

Сципион полагал, что при виде угрозы окружения пунийцы растеряются, в их рядах поднимется суматоха, и они потеряют время, позволив тем самым римлянам выполнить основную часть маневра, причем казалось очевидным, что и в дальнейшем африканцы уже не смогут должным образом перестроиться и организовать отпор принципам и триариям.

Однако случилось непредвиденное: ветераны Ганнибала, ничуть не смущаясь поведением противника, в ответ в точности повторили действия римлян, и двумя фалангами согласованно устремились навстречу неприятелю. В результате, вместо того чтобы ударить в незащищенные фланги вражеского строя, легионеры вынуждены были вступить в обычный фронтальный бой, только на большем пространстве, без всяких преимуществ для себя.

Теперь в пору было придти в уныние уже римлянам. Но солдаты Сципиона не знали иных чувств, кроме ненависти к врагу и радости победы, и потому они, невзирая ни на что, доблестно исполняли свои обязанности, а за них всех страдал один полководец. В отличие от рядовых воинов, бьющихся мечом и копьем, Сципион сражался мыслью и чувством, и ему невозможно было уберечься от шквала страстей, которые терзали его душу подобно тому, как металл рвал тела солдат. Сейчас Публий отчаянно укорял себя за то, что показал пунийцам высшее достижение своего тактического искусства задолго до столкновения с главным противником. Однако год назад применение флангового выдвижения принципов и триариев против войска Газдрубала представлялось ему вполне обоснованным, так как, во-первых, позволило римлянам одержать полную и относительно бескровную для себя победу, а во-вторых, дало возможность в боевых условиях отрепетировать этот сложный по тем временам маневр. Тогда, идя на такой шаг, Сципион был уверен, что Ганнибал не сможет в течение одной зимы освоить этот тактический ход, но, увы, при всей своей расчетливости, он все же недооценил Пунийца и его чудо-ветеранов, а потому теперь ему оставалось лишь стискивать зубы и уповать на богов, впрочем, не только… До боли напрягая глаза, он всматривался в даль, туда, где скрылась ударная часть его армии. Тучи пыли за холмами редели, рассеиваясь и оседая, горизонт светлел, и не было ни одного бурого облачка, каковое своей густотой указывало бы на приближение конницы. Несколько мгновений назад Публий страшился обнаружить признаки возвращения Лелия и Масиниссы, которые могли бы спугнуть Ганнибала, но теперь, когда ветераны пунийцев вступили в рукопашную схватку, и нейтральный исход сражения стал невозможен, его отношение к виду на горизонт обратилось в противоположное. В новых условиях все надежды Публий возложил на всадников, а потому без устали мысленно призывал их на поле боя и в воинственном исступлении даже гипнотизировал небеса, требуя немедленно передать его приказ легатам. Но пока ни пространство, ни время не вняли беззвучному гласу полководца, и степь за холмами лениво дремала, неспешно переваривая полуденный зной. Сципион перевел взгляд на лица штабных офицеров, выражавших тревожную озабоченность, и усмехнулся.

— Не унывайте, друзья, — твердо сказал он, — было бы неинтересно столь легко, как мы хотели, расправиться с Пунийцем. Но, коль скоро мы не смогли одолеть врага тактикой, возьмем его мужеством, нашим истинно римским оружием!

Лучшие части враждебных войск сцепились мертвой хваткой матерых хищников. Они дрались в полном молчании, не желая тратить силы на боевой клич, тем более, что запугивать здесь было некого. Со зловещим безмолвием воины разили противников и также беззвучно падали сами, когда получали смертельные раны, бесполезный стон при этом заменяя последним устремлением пронзить врага. Только железо не выдерживало напряжения и скорбно звенело над равниной.

Третью часть римского строя составляли остатки каннских легионов, четырнадцать лет назад потерпевших поражение именно от нынешнего неприятеля и с тех пор обреченные на позор бесславия. Ганнибаловы наемники стали для них проклятьем, кошмаром всей жизни. Несчастным побежденным даже не позволяли достойно умереть в битве, и они были вынуждены прозябать в изгнании, влача неподъемный груз презрения Отечества, пока не прибыл Сципион, который вытащил их, заживо погребенных, из бездонного провала небытия и поставил против тех, кто был для них злее, чем просто враг. Возможно ли им теперь не жаждать крови наемников, каковая одна только могла смыть с них полтора десятилетия нараставшую грязь! Другая треть отборных подразделений Сципиона была представлена его ветеранами, прошедшими Испанию и Африку, познавшими столько побед, сколько их выпало на долю всех карфагенских армий вместе взятых, и ни единожды не обративших тыл. Эти профессиональные победители, полмира прошагавшие с высоко поднятой головой, приходили в восхищение от пунийцев, посмевших вступить с ними в состязание, и потому разили их в неистовом восторге, спеша насладиться мгновеньями счастья великой борьбы на пределе сил, ибо знали, что никогда в будущем у них уже не будет достойных соперников. С этими двумя категориями легионеров делили ярость битвы воины, собранные со всей Италии, лучшие их из лучших, определенные во второй эшелон Сципиона в награду за их многочисленные подвиги в Италии, Галлии, Сицилии, Сардинии и Африке; могли ли они уступить славу другим? И все эти три части, по-разному, но в едином направлении заряженные на борьбу, сплачивала идея Родины, придававшая их страстям и чаяниям высший смысл.

Существовала ли земная сила, способная противостоять этой мощи? Такой силы не могло быть, но она была. Ветераны Ганнибала ничуть не уступали принципам и триариям Сципиона. За двадцать лет эти люди забыли, где родились, лишились имен, замененных кличками, перемешали свои языки в грубый армейский жаргон. Их Отечеством стало войско, богом — Ганнибал, а образом жизни — война. Они производили смерть, единственным итогом их существования являлись трупы и разруха. Причем все это вершилось с единственной целью — вредить Риму, сама их жизнь была направлена против Рима и римлян, следовательно, победа Рима означала для них глобальное истребление, в римском мире им не было места, в нем не нашлось бы ни одного государства, ни одного народа, ни одного племени, согласного приютить кого-либо из них. Потому сегодня они сражались не только за Ганнибала и собственные жизни, они бились за право иметь место в истории, за право называться людьми. Общее преступленье против Рима, а значит, с победой римлян, и против всей цивилизации, сплавило всю эту человекообразную массу в единую глыбу, которая теперь, остервенело грохоча, накатывалась на фалангу Сципиона.

При равенстве уменья и ненависти друг к другу воинов обоих войск ни одна из сторон не могла сдвинуть с места встречный строй. Победа представлялась недостижимой как римлянам, так и наемникам. Лишь смерть была в выигрыше от столь беспощадного противостояния и целыми шеренгами получала тех бойцов, за каждым из которых поодиночке безуспешно многие годы гонялась по всему свету. Может быть, именно в тот час и ослепла Фемида, проглядев глаза в напрасных усилиях среди достойных узреть достойнейших, и отчаявшись в своей способности справедливо рассудить этот спор. Жестокое равновесие, всякий миг питаемое новыми жертвами, длилось довольно долго, а для наблюдающих за змеящейся на месте линией фронта полководцев — нестерпимо долго. Солдатскому напору уже стала поддаваться сама земля; разбитая сапогами, она взметалась вверх облаками пыли, словно желала скрыть устрашающее зрелище от ока небес. Но, при всем том, невозмутимыми оставались воины. Задние ряды снабжали пополнением быстро редевшие — передние, и оттого оба войска казались высшими бессмертными существами, хотя и состояли из смертных людей.