Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 2

Ненависть одного человека, конечно же, не могла испортить общую обстановку доброжелательства Сципиону и всем его начинаниям, тем более, что сам Порций выдавал свою необъективность, атакуя, несмотря на обобщенность лозунгов, одного только победителя Ганнибала и не затрагивая по сути других аристократов.

Итог дела всегда отличен от первоначальной идеи и редко результат превосходит замысел, чаще бывает наоборот. Когда работы были закончены, Сципиона не все устраивало в его новом жилище. Что-то не удалось воплотить в реальность, однако некоторые находки, появившиеся уже в ходе строительства, превосходили задуманное изначально, поэтому в целом Публий был удовлетворен плодом долгих трудов.

Дом у форума невозможно было сравнивать со старым, палатинским: он выглядел, по представлениям того времени, дворцом. У клиентов, вваливающихся ныне разношерстной толпой в атрий патрона для утренних приветствий, захватывало дух при виде обширного величественного зала, украшенного стоящими на постаментах вдоль стен статуями, панорамы на перистиль с его фонтанами, клумбами и колоннадой, открывающейся взору с самого порога, если шторы таблина были отвешены. Стены и пол сверкали мраморной отделкой, изысканной музыкой для глаз воспринимались гармоничные ряды орнаментов и лепных барельефов. Торжество царящего здесь высокого вкуса восхищало душу. Казалось, будто сама летучая слава Сципиона облеклась в камень, чтобы наглядным образом просвещать каждого входящего сюда о качествах и ранге хозяина дома.

Между тем жилище первого человека государства было скромнее, чем помпезные палаты многих богачей, которые нагромождение предметов искусства, завезенных из Тарента и Сиракуз, уподобляло складу, и где роскошь превращалась в мишуру; он выглядел в сравнении с ними, как римский патриций в сияющей чистой белизной тоге рядом с пунийскими купцами в развевающихся пестрых мантиях с кольцами, браслетами и серьгами по всему телу.

В общем, Сципион построил такой дом, какой хотел, и теперь мог, не стыдясь, принимать любых гостей не только из числа друзей, но и иностранцев, во множестве прибывающих в Рим в составе различных посольств, и, естественно, стремящихся обзавестись знакомствами с наиболее влиятельными сенаторами. Причем, затеяв это дело в угоду своему социальному положению, как бы по воле других, он постепенно привык к удобствам, и сам начал получать удовольствие от комфорта, казавшегося ему заслуженным благом после десяти лет походной жизни.

Успокоилась, наконец, и Эмилия, правда, ненадолго. Вскоре, посмотрев дворцы знатных соседей, она обнаружила немало недостатков в собственном жилище, и мнение, будто у кого-то что-то лучше, чем у них, мешало ее счастью. К этому периоду характер Эмилии заметно испортился. Она и прежде обижала людей высокомерием, но тогда ее нрав смягчался чувством благоговения перед Сципионом. Теперь же, каждодневно видя мужа, причем в будничной обстановке, а не на рострах или в триумфальной колеснице, Эмилия стала забывать о его исключительности и испытывала к нему меньшее почтение, помня, однако, что сама является женою принцепса и героя. Повлияли на нее и частые роды: фигура стала терять четкие, зовущие очертания, отчего нрав, наоборот, приобретал резкость и угловатость. Она сделалась раздражительной и заявила Публию об отказе далее множить его род. Даже простор благоустроенного дома вызывал у нее досаду. Раньше она реализовывала свои властолюбивые запросы, унижая всеми доступными женской изобретательности способами Ветурию, а в новых условиях у нее не было объекта для приложения такого рода сил, за исключением жалких рабов, торжество над которыми ввиду их вынужденной безответности не приносило удовлетворения ее требовательной натуре. Глумиться же над детьми римские обычаи не позволяли; воспитанная веками святость отношения к продолжателям рода защищала их от низких страстей родителей. Она бессознательно искала выхода отрицательной энергии и часто издевалась над клиентами, а то и над совсем чужими людьми, тесня граждан на форуме своей лектикой, а на отдаленных улицах чуть ли не наезжая на прохожих каретой, запряженной мулами. Такое поведение матроны порождало ропот в народе, тем более, что по городу вообще было запрещено ездить в колясках без особых на то оснований, так как это, по мнению римлян, ущемляло достоинство пешеходов. Пренебрегала Эмилия и другими традициями и установленными ограничениями: она носила дорогие украшения, появлялась на религиозных празднествах в роскошных одеждах, выходила в город только в сопровождении толпы служанок и рабов, превосходя свитой даже компанию мужа.

После завершения строительства дома Сципионами овладела новая забота. Многие нобили приобретали земли, отобранные государством у неверных союзников. Вот и Публий, будучи по делам цензорства в Кампании, присмотрел прекрасный участок возле поселения своих ветеранов Литерна.

Это был сказочный край. Плодороднейшая почва, пышная растительность, мягкий здоровый климат, теплое море и восхитительные пейзажи казались суровым римлянам воплощением персидской мечты о райском саде. Литерн располагался на побережье рядом с одноименной очаровательной речушкой, впадающей в Вольтурн. В четырех милях к югу находился древний греческий город Кумы — родина знаменитой прорицательницы Сивиллы, а за ним по береговой линии следовали Путеолы и Неаполь. Тут же было легендарное Авернское озеро, сообщающееся, согласно мифу, своими недрами с Аидом. За близлежащими холмами виднелась возвышающаяся вдалеке вершина Везувия, украшенная белым султаном горячего дыхания Вулкана. Голубой морской простор с одной стороны уравновешивался видом на синеющую в туманной дымке гряду Апеннин — с другой.

Вот в таком примечательном месте, утопая в зелени виноградников, оливковых и финиковых рощ, находился участок Сципиона, вскоре превращенный им в усадьбу для летнего отдыха, с небольшим хозяйством, обслуживающим лишь внутренние семейные нужды. Так что теперь, когда в Риме наступал период нездоровой погоды, Публий, если его не задерживали государственные дела, с женою, детьми и большим количеством слуг отправлялся на кампанскую виллу, предпочитая ее старым родовым имениям, и предавался радостям первозданной жизни наедине с природой и близкими людьми.

Занимаясь и будто бы даже охотно частными делами, Сципион подспудно ощущал измельчание своей жизни. При всей необходимости и особого рода приятности трудов по благоустройству семейного быта он чувствовал неудовлетворенность: его личность имела совсем иной масштаб, ей было тесно в стенах самого просторного дома и в угодьях самого обширного имения. Она простиралась далеко за пределы телесной оболочки и материальных границ, сливаясь с душами целых народов, ее домом было все человечество, что в качестве высшей потребности ставило целью стремление к обустройству именно этого дома. Потому Публий даже в период некоторой переориентации своей деятельности продолжал вникать в государственные вопросы, причем не столько по моральному долгу принцепса, сколько — по зову сердца.